Анатолий Нейтак - Камень и ветра 4. Поход за радугой

Ну, довольно хвастаться. Что-то Гамбит долго возится с этой дверью…

– Засов, – шёпотом сообщил лейтенант, отступая. – Примерно здесь. Закрывается изнутри.

– Что ж ты так долго молчал? – не выдержал менталист, висевший на мне в общей сложности уже минут восемь.

– Я, уважаемый Луч, за время этого "долго" открыл два замка, – огрызнулся Гамбит. Ему тоже пришлось несладко: Лурраст сжимал его рёбра своими когтями, и у лейтенанта всё это время были трудности с дыханием. – Но засов…

– Хватит, – оборвал Клин. Тоже шёпотом, но так жёстко, что даже Луч, аристократ, и тот увял. – Сюрпризов на двери, похоже, нет… Игла?

– Я ничего не замечаю.

– Тогда вперёд, – сказал мой ученик, отодвигая засов и таким же образом, не касаясь, толкая дверь. Никаких заклятий, только мысленный контроль. Сохраняя, заметим, сосредоточение, нужное для левитации. Растёт! Не прошли даром наши пляски с клинками!

В этот ранний час капитан Секач не спал. Но нас он не заметил. Тихо вошли, тихо прикрыли за собой дверь… нет, не заметил. Он был слишком занят, истязая девчонку не старше четырнадцати лет. Это даже случкой невозможно было назвать, потому что жертва, во-первых, была привязана к специальной раме (я заметила, что для взрослой женщины среднего роста рама была бы мала, и немедля прокляла свою наблюдательность), а во-вторых, девчонка давно уже потеряла сознание и даже дышала еле-еле.

Что этого… Борова не останавливало тоже.

Прямо так, в процессе, Луч его скрутил и выстроил. Очень чётко и быстро, почти поспешно. После чего заставил завернуться в одеяло, едва сошедшееся на волосатом капитановом брюхе, и встать возле кровати на колени. Тем временем Клин добрался до трижды триста раз проклятой рамы и начал отвязывать девчонку. Руки у него дрожали, но заклятья исцеления он накладывал ровно, как на экзамене после тщательной подготовки.

– Игла, а Игла.

– Гамбит?

– Ты можешь с ним сделать что-нибудь этакое, чтоб он хорошенько помучился?

– С превеликим удовольствием. Потом, после допроса, – после мгновенного раздумья я добавила: – Могу и во время допроса.

– Как Угля?

– Углю достался всего лишь страх. Ради этого я готова рискнуть и спустить с цепи боль.

– Не то чтобы я не был с вами солидарен, – вмешался Луч, – но самосуд – это незаконно. А по закону ему достанется столько разного, что любая мстительность скажет: "Довольно!"

– Не любая! – прошипел Гамбит. – Но ты прав, маг. Его уже можно спрашивать?

– Да.

Я вложила в руку лейтенанта очередной кристалл звукозаписи, и Гамбит шагнул к Борову.

– Ты! Когда ты свернул с прямой дороги? Когда начал делать грязные дела?

– Давно, – ответил капитан равнодушно. – Не помню.

– А что помнишь?

– Хочется жрать. И пить. Жарко. Сверху вкусное. Хватаю. Бегу. Вслед кричат…

Тембр голоса у отвечающего Борова изменился. Теперь это стало жуткой пародией: зрелый мужчина, пытающийся говорить, как ребёнок не старше пяти лет.

Да и говорил он медленно, плохо, делая большие паузы между словами.

– Воровство с прилавков, – морщится Гамбит. – Этак можно завязнуть на неделю. Хватит! Расскажи, когда началась затея с убийствами с помощью знаков убежища.

– Когда хозяин приказал.

– Какой ещё хозяин?

– Мой хозяин. Командор Сухтал.

– Повтори!

– Мой хозяин – командор Сухтал, – с прежним равнодушием выдаёт Боров.

Немая сцена.

Только Клин, занятый помощью изнасилованной, да ещё (сложный случай!) помогающий ему Лурраст не пытаются молча переварить сказанное. Ах да, ещё Боров: ему, выстроенному менталистом, всё равно. Я, Гамбит, Луч – все мы дружно пытаемся устоять во время внезапного землетрясения, случившегося в наших мозгах.

Командор Сухтал? Да?

Представьте на секунду, что всё происходит не в Шинтордане, а у меня дома, в Острасском королевстве. Некий ревнитель справедливости, заручась помощью хорошего мага, принимается оперативно вскрывать цепочку ублюдков, замазанных в грязных и кровавых делах. (Ублюдков – не в смысле внебрачного происхождения, а просто чтобы как-то их обозвать). Ревнитель поднимается всё выше и выше, от сборщика податей – к столоначальнику Тральгимского отдела налогового ведомства, от столоначальника – к офицерам столичной стражи, от высшего из офицеров стражи – к офицеру королевской гвардии… а потом гвардеец, которого ещё минуту назад полагали главарём всего большого и мерзкого дела, будучи подвергнут магическому допросу, говорит: