Юрий Никитин - Зубы настежь

– Они ждут, что поедем прямо, – объяснил он.

– Они?

– Да.

– А кто «они»?

Он воззрился на меня с некоторым удивлением, как это не понимаю простейших вещей, потом вспомнил, что имеет дело с варваром, объяснил терпеливо:

– Шпионы, конечно. На выезде из замка успели сообщить, что едем прямо, а теперь мы в лесу. Я огляделся, никого нет близко, сообщить о перемене маршрута некому.

Я раскрыл рот, потом понял, мой ладонь метнулась к мечу, а брови сшиблись на переносице:

– Шпионы? Так надо их скарать на горло...

Он улыбнулся как малолетнему идиотику:

– Ну да, так сразу! Нам же еще суток трое ехать. Если не с недельку. А кто будет за лошадьми ухаживать, костер разжигать, стражу ночью нести, волков от коней отпугиваться?

Я оглянулся на отряд. Мне показалось, что крепкоплечие мужчины заполонили уже не только рощу, но и пространство на полверсты в окружности. Костры вспыхивали один за другим, их вскоре стало как звезд на небе. А возле каждого костра, как я помнил, обычно сидит шестеро-семеро воинов.

– Остальные, – возразил я тупо.

Он покачал головой:

– Да они все шпиЇны.

Голос прозвучал настолько просто, буднично, с позевыванием, что я сперва решил было, что ослышался.

– Шпионы?.. Но как могут все... Не понимаю!

– А чо не понимать? Одни куявы, другие артане... третьи славы, а остальные либо из империи Тьма, либо из каганата... тьфу, теперь все надо называть империями, империи Хаоса. Чо глаза вытаращил? Я этих сразу вижу. Но как их всех под ноготь?.. Других пришлют. А за этими присматриваем. Есть конечно, и наши, которых подкупили. С этими чуть сложнее. По мордам не поймешь, кому доносют. Многие из них вовсе доносют сразу двоим-троим. На старость зарабатывают! Потому на всяк случай свернем еще разок, как только в глухом лесу окажемся.

– Что за черт, – пробормотал я. – А как же честь, верность правителю?

Воевода посмотрел на меня искоса, на суровом лице промелькнула тень жалости:

– Дикий ты человек! Правда, по-хорошему дикий. Эт раньше так было. А теперь сюда поперли какие-то герои странные... Нанесли таких доблестей, за которые раньше бы шкуру сняли, дабы заразу не разносили. Это не предательство уже, а соблюдение собственных прав человека. Человек – это звучит гордо! Любой человек. Его жисть священна. Потому может лгать, предавать, пресмыкаться, ибо он – все! А верность правителю или Отчизне – это уже насилие над суверенными правами маленького человека...

Он бубнил себе под нос, с пыхтением расшнуровывая тугой кожаный панцирь, который одел под булатный пластинчатый.

Я сказал обалдело:

– И ты тоже так считаешь?

Он вздохнул:

– Я что... Уже говорил, что для меня это последний поход. Мне меняться уже поздно. Чо глаза как у рака выпучил? Сказано, дикий человек... Одно слово – варвар! Когда все предают, шпиЇнють и то яду в суп, то нож в спину – это и есть цивилизация. А чтобы выжить в таком мире, нужны политики. Ну, это те, которые предают всех и каждого, режут и душат по ночам, а с утра ходють по улицам и раздают деткам конфетки.

Я буркнул:

– У вас тут все политики.

– Все не все, – ответил он, ничуть не оскорбившись, – но политикой антересуются. Это зовется: цивилизация в каждый дом, каждую семью.

Мне показалось, что возле ручья надувают шар Монгольфье. Тончайший шелк звенел в руках дюжих хлопцев, они растягивали умело и упорно, жерди уже вкопали, юрта получилась просторная и высокая, как шатер шахаманской царицы.

Ревущее пламя костра поднималось на уровень вершинок деревьев. Воздух там трещал, ревел, вспыхивал как при ядерном распаде огненным грибом, а из середины сыпали красные бенгальские искры. Если и есть вблизи соглядатаи, то лучшего ориентира не надо. Я медленно обходил маленький лагерь, внимание привлек один из воинов. Как и трое других, сперва точил меч, что-то чинил в одежке, потом поднялся и пошел в заросли. Если бы просто пошел, все знаем, зачем ходят в эти заросли, я бы не обратил внимания, но держался как-то иначе, чересчур беспечно, за которой кроется предельная настороженность, и меня ноги сами понесли следом.

Иногда он останавливался и вслушивался в звуки, однако я всегда двигался перебежками от куста к кусту, затаивался, меня могли углядеть только белки с дерева.

Наконец, когда мы оказались в дремучей чаще, он воровато оглянулся, сунул руку за пазуху. Я невольно поднял ладонь к плечу. Кончики пальцев коснулись холодной шишки на рукояти. Мне пришлось сделать усилие, чтобы не выдернуть оружие и не скакнуть с диким воем на явного предателя.