Юрий Никитин - Зубы настежь

Принцесса, бледная и с кругами под глазами, посмотрела на меня исподлобья, плечи ее зябко передернулись. Мне на миг почудилось, что ей хотелось бы моего поражения. Не гибели, нет, а именно поражения. Хоть в чем-то.

Не говоря ни слова, отвернулась. Не к герцогу, а в сторону воеводы, который тут же отечески обнял и погладил по голове. По лицу герцога пошли зеленые пятна.

Воевода проговорил ласково:

– Потерпи, моя ласточка... Мы уже совсем были рядом! А этот проклятый зверь отогнал нас на... уж не знаю, на сколько верст и сколько суток. Мчались мы быстро, надо признать...

Она всхлипнула, зарылась лицом в его широкую грудь. На лице старого воина было такое сочувствие, что даже пики усов вроде бы чуть опустились медленно и печально.

Он посмотрел на солнце:

– Хотя, если отыщем в этой стене проход...

Не проехали и полуверсты, как впереди в темной стене показалась трещина. Когда наши кони приблизились, из щели под ноги приглашающе легла ровная утоптанная дорога шириной в три копья. По бокам такие же четные отвесные стены, а далеко впереди проход заканчивался широким зеленым простором.

Мы с воеводой вырвались вперед, впереди было голубое небо и зеленая трава, только две черные стены ощутимо давили с обеих сторон. Я на ходу задирал голову, но края настолько высоко, что не увидеть, если ли там наблюдающие за нами люди.

– Никто не нападет? – спросил я с тревогой. – Место уж больно поганое.

– Не должны, – сказал воевода. – Не должны.

– Почему?

– А грабить-то как?

Он посмотрел победно, усы хвастливо встопорщились еще круче.

– А что, – пробормотал я, немного сбитый с толку, – обязательно грабить?

Воевода поперхнулся, конь под ним дернулся, притер меня боком к каменной стене. По сапогу чиркнуло острым, словно вилкой.

– А как же иначе?

– Можно иначе, – сказал я невесело, – еще как можно...

Перед глазами встала улица с оборванными трубками в телефонных будках, разбитыми стеклами в павильонах, изрезанными сидениями в троллейбусах, матерными словами на стенах домов и заборах...

Воевода посмотрел с глубоким уважением:

– Где ты только не бывал! Я думал, дурак дураком, варвар неотесанный, а ты и в цивилизациях потерся... Небось, немало награбил?

– При чем тут цивилизации? – спросил я, игнорируя вопрос, сколько награбил.

– А как же? Только в цивилизациях можно делать гадости один другому без выгоды. Просто так! Дикари до такого не додумаются!.. А здесь мир прост. Здесь никто камень просто так не кинет. Да и вообще...

– Что «вообще»?

– Не должны, – успокоил он, но как-то неуверенно. – Это уж будет совсем перебор! Нельзя ж так...

– Что нельзя?

– Передышку какую-то да надо! – объяснил он устало. – А то все эти погони, бегство, рубка да схватки осточертеют, если ничо окромя них не будет.

Я невольно оглянулся. Далеко позади тащился поредевший отряд, принцесса и герцог, как всегда, во главе, если нас не считать, Само самой прикинулось, как она будет под плащом, ночью, озябшая и дрожащая, как будет совать мне подмышки холодные ладошки с мерзкими как у лягушки пальцами, а то и взбираться как озябший котенок на мою огромную широкую грудь, где мощно бьется горячее сердце.

– Смотря кто за всем этим стоит, – ответил я вздыхая, – если дурак или неумеха... или же не простой, а ищущий... черт бы побрал таких...

Воевода вздрогнул, побледнел, осмотрелся по сторонам с тревогой:

– Да, тогда можно ожидать всего...

Я чувствовал как воздух в моей груди стоит запертый, как Дантес в замке Иф. Плечи мои напряглись, мои мышцы уже чувствовали как острые камни с огромной высоты ударят, разрывая кожу и плоть, ломая хрящи и кости. Даже просто сорвавшийся сверху камешек способен убить любого из нас...

Черные стены мучительно медленно двигались по обе стороны. Простор впереди ширился, я сжался в ком, когда поравнялся с краем вставшей на дыбы плиты, По спине пробежали крупные мурашки.

Конь взыграл и прибавил шаг. Впереди, над зеленым ковром порхают бабочки, блестят сухие крылья стрекоз. Воздух весь в ароматах свежего прохладного сока, стоит только хватить крепкими зубами сочные стебли...

В висках заломило. Глаза начали вылезать из черепа, я разблокировал грудь, из меня вырвалась огненная струя отработанного воздуха, а взамен хлынуло такое море, что я закашлялся как Феликс Эдмундович.

Справа и слева от стремени уже простор, а черная исполинская стена уплыла за спину. Там из прохода выезжали всадники, рыжая лошадка принцессы впереди, воевода что-то объяснял, делая короткие рубящие жесты, а однажды даже полоснул ребром ладони по горлу. Мне показалось, что посматривает в мою сторону.