Оксана Демченко: Демченко Оксана

Внук великого воина Ичивы шел по влажной прохладной красной земле, ступая босыми ногами мягко, как на охоте - без звука перетекая и подкрадываясь. Солнце рисовало его тень впереди, ветерок играл двумя перьями орла в прическе, давая рассмотреть оба и подтверждая: это идет сам старший сын вождя. Большая честь для ничтожной бледной даже стоять рядом с ним, а эта нелепая полукровка словно не знает закона, замерла без движения, не убежала, но и не упала на колени, не сгребает волосы так, чтобы он мог удобно их прихватить на темени. Не делает иных знаков, лишь стоит и смотрит. Прямо, в упор. Не моргая, не отводя взгляда. Надо полагать, старается себя показать в наилучшем свете и заслужить бусы. Еще бы... такие глаза - чудо.

Сын вождя вгляделся, задохнулся, синее пламя чужого взора было огромно, сердце дрогнуло - и жар разгорелся в груди, заполнил все существо, испепеляя и уничтожая нелепый, годный лишь для стариков, разум.

- У-учи, - махиг ласково улыбнулся нелепой девчонке, не умеющей себя вести, прямо-таки дикой. Он заподозрил с растущим интересом: наверняка никто еще не снисходил к ней, а это особенно занятно... - У-учи, стой смирно. Вот так. Хорошая девочка, у-учи...

Полукровка задышала часто и испуганно, неловко перехватила бронзовый, цвета кожи настоящего махига, нож. Сталь для бледных, тем более живущих отдельными поселениями - под полным запретом. Но и этим тупым ножом, годным лишь для удаления сорняков и рыхления, она попыталась ударить. Пришлось чуть отодвинуться. Отец много раз повторял, что злость у бледных неизбывна, она течет в их стылой подлой крови... Не зря эта кровь проступает в жилах синевой, словно метит вены изморозью зимы. Он слышал от старших, да и приятели шептались, намекая на взрослость и похваляясь вроде бы богатым опытом: женщины бледных не так хороши, как истинные махиги. Но пока он слишком молод, чтобы знать решение Плачущей и потому своего мнения не составил, сравнивая. Полукровка закусила губу и замахнулась повторно.

- Бешеная ты, что ли? - сын вождя повысил голос, снова ощущая приступ злости к пришлым.

Вывернул тонкую руку резко, до хруста, вынул нож из ослабевших пальцев и отбросил подальше, презрительно морщась и слушая, как девушка стонет и охает. Полукровка, но боли терпеть не умеет. Значит, кровь матери оказалась в ней сильнее отцовской, страх и слабость - её удел от рождения и до конца дней... Таким не оставляют бус. Чуть помешкав, сын вождя прихватил волосы на темени, сгибая к самой земле тонкое, даже тощее, тело. Снова поморщился. С некоторым замешательством осмотрелся. Прополка на поле почти завершена, дождь вчера шел весь день, кругом, куда ни глянь, сплошная красная грязь...

Он более не ощущал за собой правоты, эти слезы и стоны стучались в его правую душу и будили целый рой сомнений. Отец говорил: бледные лишены большой души, поскольку они чужие лесу. О них следует думать меньше, чем о любом олене или даже волке... Их можно убивать ради забавы. Нет, именно так отец не сказал, но были и другие, взрослые и уважаемые воины, те, кто пояснял и наставлял, объяснял и учил... Да что воины, даже сами бледные кланялись сыну вождя и твердили: все в этих лесах твое! Вот только дед по женской линии советовал жить своим умом и прислушиваться к голосу сердца, а не к трескотне глупых чужаков. Дед вздыхал и сетовал: нынешний вождь - и тот глуховат. Или его сердце онемело?

Сын вождя сердито встряхнул головой и замер. Для мужчины сомнения, тем более выказываемые явно - слабость, так учил отец. Юноша огляделся, разыскивая удобное сухое место. И давая себе время унять заполнивший душу жар, пряча сомнения за делами и простыми мыслями...

Когда был молод его дед по крови отца, в этих лесах жили иначе. Не было ни бледных, ни лошадей, ни привычки строить дома, основывая постоянные поселения, привязывая себя к месту от первого вздоха и до самого последнего. Свобода пропитывала воздух, роднила с лесом и дарила радость... Увы, прошлого не вернуть. Бледные сожгли мосты на тот берег, где навсегда осталось недоступным прежнее. Никто их не звал. Сами пришли. Сделали реки красными и горячими от пролитой крови махигов и иных людей леса, степи и гор. Вступили своими обутыми ногами на лесные тропы, вытаптывая траву и разрывая дерн. Заставили стонать и вздрагивать могучие горы. Оскорбили мир, подрубая лесных старост - самые высокие и славные деревья. И зачем? Всего лишь ради дров...

Его дед по мужской линии, славный вождь Ичива, тогда первым разделил душу и обрел силу, это помнит наставник Арихад, великий воин и мудрец, который более иных сделал для военных побед. И теперь внук великого Ичивы вкушает плоды побед. Он, юный Ичивари, ездит на пегом коне, живет в большом удобном доме и знает границы своих лесов. Границы, само явление которых украло у народа махигов свободу и сделало сладкий воздух - затхлым. Знание бледных не утекло в море вместе с их холодной кровью. Увы, в довершение бед все тот же Ичива, дед по линии отца, перед смертью сошел с ума и запретил жаждавшим мести воинам умертвить всех пришлых. Зря, они подлые и слабые. И знание их чужое, не следовало его перенимать, не стоило впускать в этот мир, первозданный и совершенный. Того и гляди, опасный яд впитается в кровь махигов. И люди леса начнут носить обувь. Многие уже теперь мерзнут, их дух ослаб, а пальцы сделались холодны...