Александра Сергеева - Цветы в Пустоте

　　 — Устроим бунт, — сказал он с неожиданной убеждённостью. — Давно ведь уже пора. Я уже очень долго об этом думаю, ты знал? Бунт — это то, что нам нужно, брат. Нас ведь не меньше двух сотен, угнетаемых им рабочих! Если мы объединимся, то сможем свергнуть Паука! Ты ведь со мной, да? С нами? Ты с нами, брат?

　　 Сильвенио поёжился, машинально заозиравшись. Для его прогрессирующей паранойи такие разговоры звучали слишком громко даже для пустой комнаты механиков. Он заморгал, аккуратно высвобождая руку из его хватки, и сбивчиво прошептал:

　　 — Да… с вами, да… ты только не говори об этом пока вслух, и… и ты пьян, мой друг, проспись, а потом, может, поговорим об этом… если не забудешь и не одумаешься. Мы поговорим об этом и всё обсудим, обещаю…

　　 И Джерри уснул, совершенно его обещаниями успокоенный. А Сильвенио ушёл, предварительно захватив чашку со злополучным чаем и заодно бутылки с остатками выпивки, чтобы друг, проснувшись, не ушёл снова в запой. Он постарался задвинуть на самый край сознания озвученную механиком опасную мысль. Подальше, поглубже, чтобы над ней невозможно было размышлять всерьёз…

　　 Чего он никак не ожидал, так это того, что Джерри повторит свою мысль и потом, на трезвую голову.

　　 Но прежде случилось другое.

　　…Они продирались через какие-то джунгли на очередной планете, чтобы разыскать очередное захоронение золота. Аргза был жаден до бесхозных кладов — ничуть не меньше, чем до тех сокровищ, которые приходилось добывать в бою. И всё было бы ничего, вот только Сильвенио, не пройдя и четверти пути до означенной цели, вдруг начал задыхаться и краснеть, лихорадочно зажимать ладонями нос и спотыкаться обо все коренья подряд. Глаза у него стали какие-то дикие и мутные. На недоумённый взгляд Аргзы тот только отмалчивался, почему-то избегая любых — даже случайных — соприкосновений.

　　 — Мы… можем уйти отсюда, сир? — спросил он наконец нерешительно. — Мне нехорошо… могу я вернуться на корабль?

　　 Аргза остановился и внимательно его оглядел со смутным беспокойством.

　　 — Лихорадку подцепил, что ли?

　　 Сильвенио помялся, прежде чем ответить: он почти наверняка знал, что это никакая не болезнь, но твёрдой уверенности у него не было, потому что раньше он такого никогда не испытывал.

　　 — Я… я думаю, это всё воздействие этих цветов, которые нас окружают со всех сторон. Особый вид… Реливис Дисконис, если научно, они…

　　 — Они — что?

　　 Сильвенио опустил глаза.

　　 "Судя по реакции моего тела, эти цветы испускают невидимые глазу феромоны, которые воздействуют на мои рецепторы… Рискну предположить, что такой эффект они производят только на организм эрландеранцев. Эффект… весьма специфического характера…"

　　 Аргза пару секунд переваривал информацию. Потом вдруг расхохотался — да так громко, что идущие впереди солдаты подозрительно стали коситься на своего командира.

　　 — Ладно, — хмыкнул он, отсмеявшись. — Возвращайся на корабль.

　　 Облегчение Сильвенио испытал тогда совершенно зря: когда на следующее утро он вошёл в кабину управления, первым же, что он увидел, был подвешенный на экране консоли ярко-оранжевый букет вчерашних цветов. Аргза, сидевший в капитанском кресле, препаскуднейшим образом ухмылялся.

　　 — Сир… могу я это убрать? Это растение…

　　 — Садись и работай. У нас много дел.

　　 Сильвенио послушно сел в своё кресло второго пилота, не переставая коситься на злосчастный букет. Попытался успокоить дыхание и не обращать внимания на поведение своего организма, но получалось, честно говоря, из рук вон плохо.

　　 Следующие несколько часов он ощущал себя так, как будто по ошибке записался в рядовые черти в Аду. С него градом катился пот, одежда липла к телу, из-за чего приносила ещё больше неудобства, а благодаря усилившейся в несколько раз чувствительности, и без того обычно не низкой, каждое неровное движение корабля ощущалось чересчур остро. В голове было мутно, привычные коды и буквы плясали перед глазами какой-то дикий танец. Непонятно было, чего этим добивался Аргза, упорно делавший вид, что не замечает его состояния, но смотрел на него варвар с неподдельным любопытством, а случайные будто бы касания вроде мимолётного похлопывания по плечу и поглаживания шеи кончиками пальцев участились раза в два.

　　 — Прошу меня простить, сир, я, пожалуй, пойду отдохну, — он вскочил, не выдержав, когда от очередного такого касания у него свело плечи, и кинулся к двери.