Александр Лоскутов - Венец творения

Наконец вывод был сделан. Верховный блюститель чистоты веры спокойно отложил кинжал в сторону и повернулся ко мне.

— Опасная вещь, — коротко констатировал он. — Очень опасная. Злая. На твоем месте я давно уже выбросил бы ее куда подальше или утопил в речке. Не пойму, почему ты, Суханов, все время таскаешь эту штуку с собой? Ведь я знаю, что ты ее ненавидишь…Почему?

Я молча пожал плечами. Ответ не стоил даже того, чтобы его озвучивать. Ненавидеть что-то и иметь возможность избавиться от него — это совершенно разные вещи. Подчас абсолютно несовместимые.

— Ясненько…— спокойно протянул верховный инквизитор. — Значит, осознаем свои грехи, но раскаиваться не желаем?.. Ты хоть понимаешь, что одного вот этого, — он ткнул пальцем в лежащий на столе кинжал, — уже достаточно для официального обвинения? По закону мы можем казнить тебя, Суханов.

Я снова пожал плечами. Окружающая обстановка, ничуть не напоминающая ставшие притчей во языцех церковные подвалы, отсутствие наручников, ленивое благодушие отца Василия, да и вообще сам этот разговор совершенно не напоминали допрос в том виде, как их обычно проводят в инквизиции. И значит, можно пока помолчать… Тем более что до сих пор я еще не слышал ни одного вопроса, который бы по-настоящему нуждался в ответе.

— Молчишь… Ну и что мне с тобой делать, Суханов? С одной стороны, ты, несомненно, виновен. И казнить бы тебя надо, да вот беда — не могу. За одно и то же два раза не судят. Но позволить тебе запросто расхаживать по улицам и смущать народ я тоже не имею права. Ты очень необычный человек, Суханов, всегда себе на уме. Я просто не знаю, чего от тебя еще можно ожидать. Если смотреть со стороны, то каждое твое действие по отдельности кажется вполне оправданным. Но вот общая картина…

Верховный инквизитор устало вздохнул и поерзал на своем стуле. Жесткое сиденье явно не доставляло ему радости. Я мимолетно удивился, почему верховный инквизитор не может позволить себе такую мелочь, как мягкое кресло, но потом отбросил эту мысль. Очень даже хорошо, когда человек пытается действительно приобщиться к церковному аскетизму. А то видывал я некоторых святых отцов — в дверь с трудом проходят.

— Тебя только одно оправдывает, Суханов. Ты хотя и идешь во тьме, но в прямом содействии ей замечен никогда не был. Я даже готов поверить, что по-своему ты стараешься сделать как лучше. Но вот и беда-то в том, что именно по-своему. Пытаясь поступать по совести, ты обычно создаешь проблем еще больше, чем решаешь… Кстати, в том, что равновесие света и тьмы нарушилось, косвенно виноват тоже ты. Это ты год назад сдал тьме именно те карты, которые ей и были нужны. То, что мы сейчас имеем, — это все благодаря твоим стараниям.

Я негромко хмыкнул, но от комментариев воздержался. Легко говорить, что я был не прав. Особенно сейчас, когда все уже осталось в прошлом… Легко обвиняюще тыкать пальцем в ошибки, рассматривая их с высоты прошедшего времени. Особенно если это чужие ошибки… Легко судить, глядя на события со стороны.

А что бы ты сделал, оказавшись на моем месте, инквизитор?.. И не надо оправдываться тем, что ты никогда бы на нем не оказался. Это не ответ. Это всего лишь попытка уйти от ответа.

Свет и Тьма. Две противоборствующие силы, два вечных начала. И дарованное каждому человеку право самостоятельно выбирать свой путь между ними. Никто не вправе вмешиваться в это. Ни человек, ни даже Господь Бог. Каждый сам должен найти свой путь: к свету или во тьму.

Церковь не права. Тьма тоже имеет право на существование. Если не будет тени, никто не поймет, что такое свет. Но и тьма не может существовать сама по себе. Оба начала вечны и неуничтожимы. Оба начала равноправны. И нам выбирать, что с их помощью можно строить. Только нам. Какой будет земля — решать людям. Не Богу. Не Люциферу. Людям!

Быть может, мы приходим в мир именно для этого — чтобы выбирать?.. А может быть, во мне сейчас просто говорит голос тьмы, безмолвно нашептывая то, что я хотел бы услышать?.. Кто скажет? Кому можно верить?

Я молчал, глядя на верховного инквизитора.

Да, верховному инквизитору Челябинской епархии отцу Василию далеко до той же матери Ефросиний. Она бы смогла меня понять… Почему-то я был уверен: смогла бы. Наверное, именно этим святые и отличаются от простых смертных — способностью понимать. Не призрачным эхом божественных сил и колючим синим льдом во взгляде, а именно умением понимать людей. Если это так, то мне лично святым не стать никогда. Я настолько далек от этого, насколько это вообще возможно.