Роман Злотников - Арвендейл. Император людей

— Слушаюсь, госпожа!

Дородный купец из Хольмворта поспешно подобрал полы старомодного длинного кафтана, украшенного богатой вышивкой (как видно, извлеченного из каких-то сундуков — уж больно его покрой отличался от того, что носили теперь), и, пятясь словно рак, спиной вперед выскользнул из дверей.

Лиддит проводила его сердитым взглядом и хмуро покосилась на Даргола, сидящего чуть сбоку.

— Этот уже шестой! И что мне прикажешь с этим делать?

Левый уголок рта Даргола слегка приподнялся вверх, а плечи совершили некое движение, каковое при некотором воображении можно было принять за пожатие. Мол, мое дело маленькое, госпожа. Прикажете — повесим, прикажете — наградим.

— Сенешаль Даргол, — вспылила Лиддит, — кончайте валять дурака. Если бы мне нужен был в приемном зале безмолвный истукан, я бы поставила здесь одного из панцирников. Они вышколены намного лучше вас и еще с дворцовых времен приучены сохранять каменную неподвижность часами.

В ответ на эту тираду Даргол теперь уже явно пожал плечами и произнес крайне смиренным тоном:

— Не далее как полчаса назад госпожа велела мне заткнуться и не давить ей на уши своими идиотскими идеями.

— Да, велела, — раздраженно кивнула Лиддит, — потому что очень легко сидеть тут, закинув ногу на ногу, и, поплевывая в потолок, давать умные советы. Прекрасно зная, что разбираться с этими советами придется совсем не советчику.

— Ну вот, ногу я опустил и советами вашу светлость больше не мучаю, — подчеркнуто послушным тоном произнес Даргол.

Лиддит стиснула зубы.

— Между прочим, достойный слуга всегда может различить, каково истинное желание господина, а что есть просто нервный срыв, и… с достоинством и смирением помочь господину справиться с проблемой, а не тыкать его мордой в его собственную несдержанность. У меня, в конце концов, нервы тоже не железные.

Даргол несколько мгновений разглядывал нахохлившуюся Лиддит, а затем улыбнулся.

— Прошу простить меня, госпожа, я еще молодой сенешаль — научусь.

— Молодой… — Лиддит смерила взглядом ежик седых волос, аккуратную бородку, отпущенную не для хвастовства, а чтобы скрыть пару страшных шрамов, серые глаза, слегка уже выцветшие от возраста, и, не выдержав, фыркнула: — Да уж, молодой! — А затем, не сдержавшись, захохотала: — Молодой… ох, Даргол, ни лечь ни встать — молодой!

Спустя мгновение к ее смеху присоединился сочный баритон «молодого сенешаля». Герцогский гвардеец, как раз просунувший голову, чтобы испросить разрешения запустить следующего жаждущего аудиенции, ошарашено вытаращил глаза, глядя на покатывающихся со смеху сенешаля и… вот черт, как называть госпожу, никто так пока и не понял. Принцесса? Возможно, но здесь она распоряжается совсем не как принцесса, а как хозяйка замка и герцогиня. Герцогиня? Но вроде как они с молодым герцогом и не женаты пока что. Во всяком случае официально. А с другой стороны, тот оставил ее на хозяйстве как полноправную супругу. Да и живут они вместе вполне в любви и согласии. Ну, во всяком случае, когда и он, и она каким-то чудом оказываются на пару ночей под одной крышей. В очень сердечном согласии, а о любви и говорить нечего. Сам гвардеец еще у герцогских покоев в карауле не стоял, но приятели рассказывали, что герцогиня у них крикунья. Да и прачки жаловались, что как герцог с… герцогиней в одной опочивальне ночь проведут, так наутро что наволочку на подушке, что ночную рубашку герцогини — на выброс. Потому как рубашка вся изодрана, а подушка изгрызена. Да и перины — хоть заново набивай. Вот так и зовут пока госпожу — просто госпожой. Потому как нрава она крутого и ежели что не по ней — тут же в бараний рог свернет. Вот народ и опасается ошибиться…

— Ладно, — Лиддит вытерла ладонью выступившие слезы, — закончили.

Она подняла глаза на торчащую из-за двери опасливую рожу гвардейца: — Ну, там еще кто есть, Грус?

— Точно так, госпожа, — кивнул гвардеец, — госпожа Тамея.

— Ну так что томишь? — нахмурилась Лиддит. — Зови скорее.

Сестра Тамея вошла в приемный зал легкой скользящей походкой, столь характерной для сестер-помощниц. Лиддит поднялась ей навстречу. Они были сестрами. Во всяком случае по отцу, каковое родство на самом деле единственное и имело смысл. Поскольку обе росли без матерей, с избранными ими отцом опекунами, а посему, в отличие от матерей, отец не только, так сказать, поучаствовал в зарождении жизни, но и приложил руку к тому, какими они стали. Хотя не сказать, чтобы остался так уж доволен результатом.