Юлия Андреева - Дерево не выбирает птиц

— Шпион в доме… — Фудзико простодушно зевнула. — Вы скажите мне, кто тут не шпион? Или хотя бы чьих шпионов мы ищем, потому как шпионы отличаются друг от друга лишь тем, что служат разным господам, хотя есть и такие, что кормятся сразу от нескольких дворов. Шпионы в доме… да будет известно господину, что даже я, даже моя покойная сестра Тахикиро, уже сделавшись вашими вассалами, некоторое время продолжали сообщать подробности вашей жизни Токугава-сан. До того времени, пока он сам не отпустил нас с миром. А вы говорите, шпионы в доме!

Мастер-повар повернулся спиной к своему помощнику, мальчику лет одиннадцати, послушно поднимая и опуская руки, пока тот облачал его в традиционную белую поварскую куртку с двумя завязками. Мальчик был ниже повара, и ему приходилось подниматься на цыпочки, но он выдержал весь ритуал, не делая лишних движений и сохраняя серьезное выражение лица.

Второй мальчик уже держал наготове белый шарф, которым повар должен был перевязать себе лоб.

— Сегодня мне понадобится всего один нож, мои дорогие. Один с костяным охвостьем. — Мастер чувствовал прилив энергии, его буквально распирало, точно парус, натянутый попутным ветром. — Последний раз я чувствовал такое воодушевление, наверное, только в свою первую брачную ночь с супругой. Давно это было. Хотя нет, в последний раз это было в покоях покойного сегуна, когда я готовил для его гостей в честь госпожи Касуги. Я не о том говорю, а ты не то думаешь. — Он отвесил помощнику звонкую оплеуху. — Да… Помню, тогда собралось такое общество. Токугава-но Иэясу, его сын — нынешний сегун Хидэтада, госпожа Осиба, ее муж… нет… брата сегуна в тот день не было. А жаль, вот перед кем бы мне было не грешно продемонстрировать свое мастерство.

Мастер потер ладонь о ладонь, помассировал фаланги пальцев.

— Руки дрожат, какой позор. Дрожат, точно у пьяницы. Ну вы посмотрите. А ведь в замке все знают, что я никогда не пью перед моим священнодействием. Да и вообще… Только этот нож, этот прекраснейший когай, ну да, как раз тот, что похож на шило, я еще показывал его Грюку-сан. Только его и никакого больше. Сегодня я не собираюсь показывать ножи, сегодня от меня ждут только дела. А я сам… я должен сделаться предельно невидимым. Кстати, вас это тоже касается. — Он с притворной суровостью воззрился на лукавые рожи мальчишек. — Где мой любимый нож, дармоеды?

— Вот он, уже давно вынут и вас дожидается.

— Помой его. Что стоишь? — Повар размял костяшки пальцев и теперь перешел к поглаживанию кистей.

— Так мыл уже.

— Мыл? Когда это ты его мыл, бездельник?

— Да только что, нечто мы не понимаем, что после работы нож нужно мыть.

— Кто же им работал? — Сердце мастера-повара заныло. Вот откуда эта проклятая дрожь. Вот где кроется предательство.

— Никто им не работал, — вступил в разговор второй подмастерье. — Просто вынимали, а потом обратно положили.

— Для чего вынимали? Зачем он вам понадобился?!

— Не зачем, господин. Просто сын местного хозяина поинтересовался, в какую сторону заточен нож — к рукоятке или от нее, вот я и достал.

— А он что-нибудь им резал? На чем-нибудь пробовал? О, моя голова, мои трясущиеся руки. Вы погубили меня! Отвечайте, негодяи!

— Ничего он не резал, так, на палец попробовал и остался доволен.

— На палец! Живая плоть, горячая кровь! Вы позволили уничтожить мой лучший рыбный нож. Мой счастливый нож! Нож, которым можно резать только рыбу, чья кровь холодна, как отвергающая мужнины ласки недотрога! Вы!..

— Да ничего не погибло же. Да хоть у сына хозяина Минору-сан спросите. Нечто он ножей не видел в своей жизни. Глянул заточку и вернул. А мы на всякий случай помыли и положили обратно.

Мастер-повар недоверчиво приблизился к любимому ножу, взял его двумя пальцами и, поднеся к самим глазам, вглядывался какое-то время в безупречный отблеск.

— Что вы можете понимать в благородном оружии? Да в былые времена, находясь в чужом доме, гость должен был десять раз спросить разрешение хозяина хотя бы приблизиться к его катане, потом вынуть меч из ножен на треть, чтобы любоваться идеально-ровной поверхностью, потом снова извиняться и просить позволить обнажить еще немного стальной плоти и, наконец, самый восторг, разрешение увидеть его киссаки — острие…

— Но нож для разделки рыбы — это ведь не катана, не тати [10] Тати — большой самурайский меч. , это всего лишь нож для разделки рыбы… — попытался возразить второй подмастерье, но был прерван звонкой оплеухой.