Лада Лузина - Меч и Крест

— Ты представляешь? — продолжила Катя. — Вообще о кадрах не заботятся. Как можно больных и убогих к работе с людьми допускать?

— Это-о то-очно, — подтвердила Танечка, хотя в данный момент ее явно волновала проблема совсем иного рода.

Держа на расческе прядь Катиных волос, косметичка скрупулезно прорентгенила ее взглядом. Затем подхватила другую, третью…

— Ничего не понимаю! — растерянно выговорила она. — Катерина Михайловна, у вас нет ни одного седого волоска!

— Как это нет? — недоверчиво удивилась та. — Я что, слепая, по-твоему? Сегодня утром я видела у себя на голове седые волосы!

Приученная обходить все острые углы в характере клиентов, Танечка мгновенно подсунула ей свое ручное зеркало и умильно улыбнулась, заглядывая туда Кате через плечо:

— Если мне не верите, сами посмотрите.

Катя раздраженно разворошила свои короткие волосы, энергично вертя шеей и придирчиво всматриваясь в каждый клок.

— Черт, — недоуменно выдохнула она наконец. — Вот черт!

— Черные, как вороново крыло, — незамедлительно нашлась Танечка. — Вот видите теперь, какой состав у меня волшебный?

«Метро» Маша назвала просто так, потому что слово было коротким и не нуждалось в дополнительном разъяснении.

Спускаясь по эскалатору вниз, она отчужденно сосчитала рекламные мыльницы ламп, освещающих вход в подземный туннель (их было ровно девятнадцать). Потом села на деревянную скамью и мужественно попыталась взять себя в руки. Незнакомые люди пугали ее. Ну а знакомых, если не считать собственных родственников и семьи старшего брата, у нее попросту не было. Но обычно Маша достаточно быстро приходила в себя, стоило ей остаться наедине с самой собой.

Ворон!

Точно такой же сидел утром на подоконнике их кухни.

«Я должна отдать это вам? Троим!!! Не хочу! Нет!!!»

«А здорово это было! Как в настоящем ужастике!»

А если не «как»?

Если…

Когда она, наконец, выбралась на землю и подошла к конечной остановке на площади Толстого, где уже поджидала ее преданная маршрутка, в Городе неожиданно стемнело. Грозово-алый закат запутался в ветвях университетского ботанического сада. Маршрутное такси, теснимое стадом других машин, медленно спускалось с горы. Киев весь состоял из гор и холмов — больших, малых и безразмерных, умещающих на себе многочисленные улицы, кварталы и даже целые города.

Крещатик считался Верхним Городом, под которым размещался Нижний Подол. Но, скорее, его следовало считать Средним, поскольку и сам он был стиснут двумя более высокими горами, на одной из коих возвышался крутой президентский киевский Капитолий-Печерск, на другой — киевский Акрополь: Михайловская и Софиевская площади, Андреевская церковь, Золотые ворота и Ярославов Вал…

И сейчас, съезжая, наверное, в миллионный раз своей жизни по бывшему Бибиковскому бульвару, Маша в миллионный же раз удивлялась, каким высоким изгибом идет дорога вниз, чтобы, притормозив в ложбинке площади Победы, снова рвануть в поднебесье победоносным проспектом.

Огни проспекта Победы на дальней горе, наполовину красные от бесчисленных задних фар, наполовину зеленовато-белые, постепенно сходились в одной высокой точке, так близко соседствовавшей со звездами, что отсюда, издалека, казалось: этот путь ведет прямо в небо…

Маша очередной раз поймала себя на мысли, что пытается вспомнить нынешнее имя Бульвара, в начале своей жизни звавшегося просто Бульвар. Но не смогла.

Обычно преданная и послушная, ее историческая память проявляла дивное упрямство, норовисто вышвыривая в «корзину» все, что касалось дня сегодняшнего. И Ковалева ездила по бульвару безрукого Бибикова, [4] Д. Г. Бибиков — киевский генерал-губернатор. мимо красно-черного университета Святого Владимира, где учился на медицинском ее Михаил Булгаков…

Мимо разделявшей бульвар пополам Аллеи Гимназистов, 1-й императорской гимназии в 14-м и 2-й — в 18-м доме, куда ходил Миша-гимназист…

И лишь иногда, близоруко щурясь, вглядывалась в украшавшие их ныне таблички, тут же забывая содержание оных.

«Если уж на то пошло, надо назвать бульвар Булгаковским! Он исходил его вдоль и поперек!»

«Он…»

Она вдруг очнулась, ощутив, что вновь способна мыслить и рассуждать здраво.

И глядя на аскетичное лицо Маши Ковалевой в темном, мерно подрагивающем стекле, в подробностях прокрутила в голове кинопленку Андреевского часа своей жизни.

Ее тело покалывала адреналиновая дрожь возбуждения, сцены, яркие и красивые, сменяли одна другую. Она чувствовала себя так, словно подошла к самой захватывающей части книги, и заглатывала ее жадно и одновременно медленно, дважды перечитывая особенно понравившиеся строки.