Лада Лузина - Меч и Крест

— Вот. Слушайте, — объявил благодушный любитель блестящих побрякушек. — «Над Днепром с грешной и окровавленной снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что…»

Но что казалось издали глубокоуважаемому Михаилу Афанасьевичу, Маше узнать не судилось.

Дверь кабинета с надписью «Кылына» со скрипом отворилась, явив миру обладательницу столь редкого имени — молодую и нежнолицую, с пухлыми, как неочерченные лепестки, губами и светло-золотыми волосами, без намека на черные корни. Придерживая ручку двери, она нетерпеливо выталкивала взглядом посетительницу с перевернутым, огорошенным лицом.

— Так точно на кладбище, никак иначе нельзя? — с надеждой спросила потрепанная жизнью баба, судя по всему, порядком надоевшая золотоволосой.

— Никак! — отрезала Кылына. — Идите на кладбище, сто метров прямо от входа, потом тринадцать шагов на север, и копайте. То, что вы отыщете, вам поможет!

— Но…

— Но вы же хотите помочь вашей дочери, — потеплел голос златовласки. — Мать защищает матерей. Идите. Следующий! — Не глядя скомандовала она и молниеносно исчезла в глубине дверного проема.

Посетительница продолжала стоять, тупо глядя на дверь. Брюнет, вдруг разом позабыв про Машу и Мишу, отложил онемевшую книгу и двинулся по направлению к кабинету.

И Маша увидела, как, проходя мимо остолбеневшей женщины, он быстро положил ладонь ей на глаза и прошептал:

— Забудь.

Кылына устало склонилась над столом и ловко нацарапала несколько слов в журнале для посетителей. Дверь скрипнула, впуская нового страдальца.

— Ваше направление и квитанцию об оплате, — деловито напомнила она, не поднимая головы от записей и привычно протягивая вперед требовательную руку.

На ее ладонь послушно легла какая-то бумага, смятая и подозрительно глянцевая и толстая, — на таких печатают не бланки, а дорогие книги и альбомы по искусству.

— А может, пришел твой черед платить по счетам? — тихо спросил мужской голос.

И рука ее глупо вздрогнула, а испуганный лист соскользнул с ладони и мягко опустился на пол…

Репродукция Матери Божьей с обреченным младенцем на коленях грустно глядела в потолок, скорбными расширенными глазами, словно заранее сострадая ее страшным мукам.

— Отец наш, не по праву я, стоящий слева, призываю суд над Ясною Киевицею, но… — ударил ее в грудь голос страшного гостя.

И стало больно.

Так больно, что боль вытеснила страх.

Маше показалось, что мужчина не пробыл в кабинете и минуты: вышел, едва лишь успел зайти, и, не взглянув на нее, исчез за поворотом коридора.

— Вы забыли! — позвала она его, протягивая вывернутые ладонями руки к забытой им книге, но ее оклик прозвучал слишком поздно.

Недочитанная страница «Дьяволиады» была заложена золотыми четками, и, машинально загнув край листа, Маша поднесла украшение к носу, разглядывая змею, прижимавшую зубами свой собственный хвост. Она бездумно поддела ногтем плоский нос рептилии: пасть раскрылась, хвост выпал. Застежка.

«Не четки», — поняла она, не разбиравшаяся ни в антиквариате, ни в степени благородства металлов.

Брюнет не возвращался.

«Передам вечером через папу,» — здраво рассудила Ковалева, пристраивая украшения себе на шею, под ворот футболки, а книгу — в рюкзак.

Вздохнув, она подошла к двери и неуверенно взялась за выкрашенную масляной краской старинную ручку…

«Здравствуйте, мне нужно снять венец безбрачия».

Признаться в таком было стыдно даже себе самой, не говоря уже о молодой, золотоволосой Кылыне.

— Девушка, стойте, сейчас моя очередь! — властно скомандовал чей-то голос.

Маша послушно замерла. К ней спешили две женщины. Одна — та самая красивая брюнетка, с которой она встретилась при входе. Вторая — пухлая, крепко сбитая девуля с множеством косичек и блестящей сережкой в носу.

— Девушка, отойдите! — отдала приказ Катерина.

Она уверенно протянула руку к ручке, но Даша стремительно преградила ей путь и бесцеремонно осклабилась, выпятив пухлую нижнюю губу:

— Чего это ваша? Сейчас моя очередь, тетя! — нарочито презрительно процедила она.

За время работы в «О-е-ей!» Чуб заработала свирепую аллергию на всех катеподобных «хозяек жизни». Но если там она обязана была считаться с ними, то здесь — извините-подвиньтесь!

— Я занимала за мужчиной! Где он? — Этот вопрос Катя адресовала уже Маше.

— Он только что вышел, — промямлила Маша, пытаясь протиснуться на свободу. Она охотно уступила бы очередь им обеим, но Дашина спина, прижимавшая ее к двери, оказалась абсолютно нерушимым барьером.