Лада Лузина - Ангел Бездны

— Вильгельм Александрович… Беда… беда у нас… Ася скончалась!!! — отчаянно заголосил он.

— Как же?.. Когда? — Руки художника опустились, глаза неуверенно погасли. — Я же только сегодня… нынче утром был… и она… Как же возможно?..

— Умерла, умерла, — в отчаянии подтвердил пацаненок. — Авдотья Васильевна за вами послала… Помощь нужна. Вы обещались…

— Да… я бегу… Ах, как жаль… Как мне жаль… — Художник обратил взор к Катерине. — Умоляю простить. Возможно, в следующий раз… Если вы снова придете…

— Простите, вы сказали про мою мать?..

— Приходите обе. — Он не слышал ее. Глаза, секунду тому бывшие светлыми, потемнели, лицо закоченело от страха.

— Я приду, — пообещала Катя. — Когда вам удобно?

— Завтра… если вам будет угодно… простите…

— Я все понимаю, — в этом Катя заверила уже совершенно пустую комнату.

Художник исчез из номера вслед за мальчишкой в картузе. Кажется, в смятении чувств Котарбинский так и не выпустил из рук набросок ее портрета — мольберт, за которым он работал, был пуст.

— Вы слышали? Он ушел… — окликнула Катя натурщицу в спальне.

Та не ответила. Катерина заглянула во вторую — смежную — комнату. У стены стояла неубранная кровать со смятой постелью. На прикроватном столике был рассыпан табак… Никакой модели здесь не было. Не сдержавшись, Катерина нагнулась и заглянула под кровать — пусто. Теоретически девица могла сбежать через окно — но плотно закрытые рамы и третий этаж делали версию маловероятной.

Чье же милое личико он расхваливал? Она явственно слышала это! И посреди комнаты стоял мольберт — на нем Катя увидела быстрый карандашный набросок девушки с арфой. Дображанская взяла его в руки и тут же отбросила, забыла о нем… Под изображеньем арфистки лежал еще один лист с другим рисунком — хорошо знакомый Катерине сюжет «В тихую ночь»: душа девушки в объятиях темнокудрого ангела.

И все же рисунок существенно отличался от приобретенного ею на аукционе.

— Не может быть!.. — вскрикнула Катя.

— Конечно, все может быть, — убежденно сказала Маша, как только излишне картинная горничная в белом фартуке с бантом на попе пошла докладывать вдове убитого бизнесмена, что к ней пришли Мария Ковалева и Дарья Чуб. — И желание прятать лицо необычно для обычного человека. Но все же пока понятно одно: когда я пришла во Владимирский, Город не случайно дал мне это знание и ты, Даша, не случайно купила газету, и Катя не случайно пошла на аукцион…

— И спасибо, что ты пошла со мной, — подвела черту Чуб. — Сама знаешь, у меня с кругом Киевицы не очень… И во-още ты классное заклятие нарыла!

— Называется «Не могу вспомнить», — сказала студентка. — После его прочтения у человека появляется иллюзия, что он тебя точно знает, но не может вспомнить. Однако знакомство это приятное, нужное или интригующее — в общем, важное. Ту т главное ей не мешать. Через несколько секунд после встречи она сама нас «вспомнит». Сейчас к ней наверняка приходит много людей…

— Ну, не знаю, — Чуб оглядела огромный и тихий холл квартиры в новом доме над Мариинским парком. Изобилия гостей тут не наблюдалось. — И еще, ты прости, что я все замутила в твой день рождения. А у меня, если честно, для тебя и подарка-то нет…

— Зато у всех у нас есть души усопших, о которых мы беспокоимся, — сразу нашла хорошее в дурном Ковалева. — Лучше перестраховаться. А кроме того, я уверена: мы успеем до вечера. Очертим кругом вдову и жениха, просто чтоб не беспокоиться о них. — Похоже, как и Дображанская, Маша не слишком уверовала в версию о некроманте Ирине.

— Проходите, — объявилась картинная горничная. — Ада Антоновна ждет вас. — Она обернулась, приглашая их за собой.

Вслед за бантом на белом переднике Киевицы прошли по коридору в гостиную со светлыми стенами. Обширная светлая комната с огромным окном утопала в зелени пальм и иных экзотических комнатных растений, потому сидевшая на светлом диване светловолосая дама в длинном закрытом глухом черном платье выглядела странно — неприятным и тревожным пятном, инородным телом. Ей было под пятьдесят, но лицо ее, безлико-красивое, застывше-холеное, замерло на 35, и было ясно, что ради этой остановки во времени сделано серьезное капиталовложение.

— Маша… Маша Ковалева, — ненадолго замялась она. — Ну конечно… Ты — дочь тети Светы! А ты, — посмотрела она на Дашу, — ее подруга. Мы виделись, когда я приезжала в Харьков. Простите, я не сразу… совсем не соображаю из-за всего… Спасибо, что вы приехали. Похороны завтра. Вы где остановились?