Джей Лейк - Зеленая

Их третьей дочери, которую звали Страстью, позволено было играть среди деревьев, на которых росли рыбы, и лиан, на которых росли птицы. Однако ей запрещали и близко подходить ко всем созданиям, покрытым мехом или волосами.

— Твоя природа пробудит их раньше времени, — говорила Матушка Луна, когда они пировали в голубом Небесном чертоге. — Играй с холоднокровными и бездумными крылатыми, которые не ощутят твоей силы.

— Так несправедливо, — жаловалась Страсть, как всегда жалуются дети.

— Ничего справедливого на свете нет! — грохотал Отец Солнце. — Мы радуемся, если нам удается просто установить порядок в этом мире, не говоря уже о справедливости. Твой брат Время тоже жалуется, что ему не дают играть с деревьями, на которых растут рыбы. Он бродит вдоль шпалер, на которых растут одушевленные, и тоже хнычет и требует справедливости.

Страсти хотелось заниматься именно одушевленными — двурукими, двуногими, обладателями замечательных густых запретных волос. Хотя их глаза еще не открылись и души еще не расцвели, Страсть представляла, как будет обнимать их одного за другим, прижиматься губами к их губам, ласкать их тела. Ей хотелось тоже повиснуть на шпалере и во весь голос прокричать о своем вожделении двоюродным сестрам — звездам.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — шептал ее брат Время. — Погоди, я тебе помогу.

— Все «погоди» да «погоди», — шептала в ответ Страсть. — А я хочу сейчас!

— Моя сила в течении, а не в осуществлении, — отвечал Время с улыбкой, сулящей что-то неведомое. — Поверь мне, все у тебя будет.

Страсть никак не могла не думать о мужчинах с кожей всех цветов, а также о великанах, эльфах и их ближайших родичах. И вот как-то раз она поднялась к Времени на его наблюдательную башню в такой час, когда Отец Солнце и Матушка Луна уединились, чтобы ублажить друг друга под одеялом из облаков.

— Ты обещал мне помочь!

Время ответил улыбкой, в которой читалось еще больше обещания.

— Исполни мою мечту — ляг со мной, а взамен я подарю тебе много часов, когда ты сможешь украдкой возлежать в саду со своими одушевленными.

— Лечь с тобой? — Страсть рассмеялась. — Ты еще подросток со впалой грудью и глазами темными, как сны Дядюшки Океана! — Она дотронулась до своих пышных грудей, приподняла их под сорочкой, словно в насмешку. — Зачем мне делиться с тобой моими дарами?

Время снова улыбнулся. Обещание на его лице стало очень большим.

— Затем, что Страсть всегда уступает Времени. У младенца Страсть отсутствует, в ребенке еще не сформировалась, в юности она требовательна, в пожилом возрасте неосуществима. Подаренные мною часы вернутся тебе стократно в том мире, который настанет, когда отец и мать разбудят сад!

Тогда Страсть сняла с себя сорочку и показала свое тело брату Времени. Она была воплощением женственности; волосы ее переливались всеми цветами радуги, глаза сверкали так ярко, что вовсе не имели цвета, губы были полными и манящими, как цветок лилии между ее ногами, кожа гладкая, как только что созревший персик. И хотя Время был узкогруд и бледен, а его мужское орудие не было очень большим, он, в силу своей природы, мог целую вечность оставаться готовым к любовным утехам. Долго он наслаждался в постели со своей сестрицей. Наконец, ее крики удовольствия сменились мольбами о пощаде. Ибо даже Страсть в конце концов умеряет аппетит.

Наконец, Время излил последнее свое семя на грудь Страсти. Он встал, оторвал кусочек ногтя мизинца на левой руке и вложил его в дрожащую руку сестры.

— Возьми его с собой в сад. Всегда держи его рядом с собой, и у тебя будет столько времени, сколько тебе понадобится.

Страсть так устала и измучилась, что ее передернуло, когда она представила в своем лоне другое мужское орудие. Но ей не терпелось испытать подарок Времени. Перекинув сорочку через руку, потому что ей было очень больно и она не могла натягивать ее на тело, Страсть, хромая, заковыляла в сад.

От нее исходил такой аромат удовлетворенного влечения, что даже холоднокровные рыбы на деревьях дрожали при ее приближении. Птицы бились на своих лианах, чувствуя ее приближение или даже пряный аромат ее дыхания. Когда Страсть шла мимо покрытых мехом животных, те видели тревожные сны, метались и рычали.

Когда же она подходила к шпалерам, на которых созревали отцы и матери всех одушевленных, их глаза, дрогнув, раскрывались. Мужчины приходили в готовность, груди у женщин отвердевали; они проводили языками по пересохшим губам. Все живые существа в том саду чуяли ее, желали ее, томились по ней.