Джей Лейк - Зеленая

Все же зрение у нее оказалось острее, чем я думала. Аккуратно свернув кашемир, госпожа Леони велела мне встать у сундука и пошла звать госпожу Тирей с шелковой трубкой, наполненной песком.

Через час я стояла во дворе и, дрожа, смотрела, как уходит последний серый дневной свет из-под гранатового дерева. Холод позволил мне притвориться, что дрожу я не от слез. Наставницы — злобные чудовища! Я убью их, как богиня убивает демонов, а потом отправлюсь домой через море.

Правда, уже тогда я многое понимала. Федеро отнял меня у отца с помощью слов, а не щегольского дуэльного клинка. И я освобожусь от мерзких теток-опарышей словами, а не силой оружия.

Ворота распахнулись настежь, и я вздрогнула. На Гранатовый двор рысью въехал всадник. Федеро! Он появился очень кстати, как будто прочитал мои мысли.

Он заметил меня раньше, чем подъехал к зданию, и ловко соскочил с седла.

— Девочка! — Неподдельная теплота слышалась в голосе Федеро; впервые кто-то по-человечески обращался ко мне с тех пор, как я поселилась в холодной каменной тюрьме. — Как тебе здесь живется?

— Ах… — Я готова была выплеснуть на него все свои несчастья и страхи, но потом оглянулась на дом. В тени под галереей стояла госпожа Тирей. — Дождь холодный, а солнце на небе очень маленькое. — Правда, даже такие слова вполне могли сойти за жалобу.

— Глупышка! — Он нагнулся и ласково убрал с моей щеки прядь волос. — Возьми плащ, и согреешься. Солнце не слишком-то любит Медные Холмы.

Плаща мне не давали, но я знала: пока госпожа Тирей подслушивает, ни в чем признаваться нельзя.

Федеро взял меня пальцами за подбородок, несколько раз наклонил мою голову туда-сюда. Затем посмотрел на мои босые ноги и голые плечи. Хотя выпороли меня очень больно, ни синяков, ни кровоподтеков трубка не оставляла. Тогда я поняла, что орудие пытки мои мучительницы выбрали не случайно. Мешок с песком должен был сломить мою волю, не уродуя.

— Чему ты научилась? — спросил он.

— Я умею готовить шпинат. И знаю одиннадцать разных стежков. — Несмотря на то что мне не хотелось хвастать, я невольно улыбнулась. — Знаю, когда нужно чистить поцарапанный стол лимонным соком, а когда — пальмовым маслом.

— Мы еще сделаем из тебя знатную даму! — Федеро широко улыбнулся, как будто мое заключение приносило ему только радость.

— Что значит «сделаем знатную даму»? — спросила я. Еще никто не объяснял, зачем я здесь.

— Всему свое время, девочка, всему свое время. — Он снова взъерошил мне волосы. — Пойду-ка побеседую с госпожой Тирей. Пожалуйста, присмотри за моей лошадью.

О лошадях я ничего не знала; только то, что они высоки, как Стойкий, но с безумными птичьими глазами на длинных, мягких мордах. Я решила присматривать за лошадью из-за граната, вдруг она взбесится. Ждать пришлось долго; заморосил холодный дождик.

Спустя какое-то время вернулся озабоченный Федеро.

— Оказывается, девочка, с тобой труднее, чем я думал, — сказал он. — Ум и гордость часто оказывают тебе плохую услугу. Эта игра — для терпеливых.

— Вы ошибаетесь. Это не игра.

— Да, — ответил он, — наверное. Тем не менее мы в нее играем. — Он склонился ко мне: — Скоро я вернусь и проверю, как тебе живется. Если тебе будет нехорошо, скажи мне.

Все шло нехорошо с тех самых пор, как этот человек увел меня от папиного буйвола и куска шелка, расшитого колокольчиками. Однако Федеро хотел услышать от меня совсем другое.

— Да, — ответила я на своем родном языке.

Он улыбнулся и вскочил в седло. С крыльца вразвалочку сошла госпожа Тирей и с мрачным видом протянула мне старый шерстяной плащ.

— Держи, девочка! — буркнула она. — Ты, наверное, замерзла.

Я стояла под усиливающимся ледяным дождем, смотрела ей вслед и думала: какими словами мне удастся ее сломить?

Мы с госпожой Леони продолжали шить одежду, но то, что мы шили, не предназначалось для меня. И вообще ни для кого.

— Девочка, как только ты выйдешь отсюда, тебе больше не придется держать в руках иглу, — сказала госпожа Леони, когда мы сшили блузу с кокеткой.

Я кивнула, найдя в ее словах утешение. Разумеется, отвечать я не имела права — как и расспрашивать ее. Меня учили всему, что должна уметь знатная дама, но уверяли, что потом мне не придется применять мои многочисленные навыки.

Бессмысленность моего обучения ставила меня в тупик. Я молчала, решив превзойти их во всем, что они делали. Решимость помогала мне подавлять гнев.

Следующее ее замечание словно отражало мои мысли: