— Покажи, как оно работает, — попросил как-то старый Бран, застав Гуннара в глубокой восточной штольне наедине со своим загадочным инструментом. Именно Бран тогда, в первый раз, пошел за Гуннаром, принес ему еды и отвел к остальным.
Астроном охотно подвинулся и показал Брану, как держать инструмент, нацеленный куда-то вниз, в пол шахты, и научил искать объект и настраивать фокус, и попытался объяснить принципы действия прибора, и рассказать, что Бран может увидеть; все это он делал неуверенно, так как не привык объяснять столь сложные вещи неграмотному человеку, но достаточно терпеливо, даже если Бран понимал не сразу.
Старик долго и торжественно разглядывал пол шахты и наконец сказал:
— Ничего не вижу, одна земля да пыль, да камушки.
— Может, лампа тебя слепит? — смиренно спросил астроном. — Лучше смотреть в полной темноте. Я-то и так могу, уже наловчился. В конце концов и здесь все дело в привычке и умении. Вот у вас все в забое с одного раза получается, а у меня никогда.
— Да, пожалуй… Скажи, а что видишь ты?.. — Бран колебался. До него только недавно дошло, кто Гуннар на самом деле. Ему было все равно, еретик он или нет, но то, что Гуннар — человек образованный, мешало Брану называть его «приятель» или «парень». И все же здесь, в шахте, да еще после всего, что вместе пережито, «господином» он назвать его не мог. Да и астронома это испугало бы.
Гуннар положил руку на рамку своего устройства и тихим голосом ответил:
— Там… там созвездия.
— А что такое «созвездия»?
Астроном посмотрел на Брана словно откуда-то из далекого далека и, помолчав, сказал:
— Большая Медведица, Скорпион, серп Млечного Пути летом — вот, например, созвездия. Это группы звезд, их соединения, звездные семьи, где одна звезда подобна другой…
— И ты их видишь? Отсюда? При помощи этой штуки?
Все еще глядя на него задумчивым и ясным взглядом в неярком свете свечи, астроном кивнул, но ничего не ответил, только показал вниз на те камни что были у них под ногами, на вырубленный в скале коридор шахты.
— На что же они похожи? — Бран почему-то охрип.
— Я видел их лишь мгновение. Только миг один. Я еще не научился как следует, тут нужно иное мастерство… Но они там есть, Бран.
Теперь рудокопы часто не встречали его в забое, когда спускались туда по утрам, и даже поесть с ними он приходил не всегда, но они всегда оставляли ему его долю. Теперь он знал расположение штолен и штреков лучше любого из них, лучше даже Брана, причем не только «живую» часть шахты, но и «мертвую» ее зону — заброшенные выработки и пробные туннели, что вели на восток и дальше — к пещерам. Там он чаще всего и бывал теперь, но они за ним не ходили.
Когда же он вновь появлялся в их забое, то они разговаривали с ним как-то застенчиво и не смеялись.
Однажды вечером, когда рудокопы возвращались, таща последнюю вагонетку, к главному стволу, он внезапно выступил им навстречу откуда-то справа, из темноты пересекающихся туннелей. Как всегда, одет он был в свою затрепанную куртку из овчины, почерневшую от грязи и перепачканную глиной. Его светлые волосы тронула седина. Глаза были по-прежнему ясные.
— Бран, — сказал он, — пойдем, теперь я могу тебе показать.
— Что показать?
— Звезды. Звезды под нами, под скалами. На четвертом уровне старой шахты — огромное созвездие. Там, где белый гранит выступает полосой в черной породе.
— Знаю я это место.
— Вот там; прямо внизу, у той стены, где белый камень. Созвездие большое, яркое, его свет пробивается сквозь тьму. А звездочки — как сказочные феи, как ангельские очи. Пойдем, посмотрим на них, Бран!
Пер и Ганно стояли рядом, упершись спинами в вагонетку, чтоб не катилась: задумчивые мужчины с усталыми, грязными лицами и большими руками, скрюченными и огрубевшими от заступа, кирки и салазок. Они были растеряны и одновременно полны сострадания и беспокойства.
— Да мы тут домой собрались. Ужинать. Лучше завтра сходим, — сказал Бран.
Астроном перевел взгляд с одного лица на другое и ничего не ответил.
Мягкий хрипловатый голос Ганно произнес:
— Поднимайся-ка с нами, парень. Хотя бы сегодня. На улице темным-темно и, похоже, идет дождь. Ноябрь ведь. Сейчас тебя там ни одна живая душа не заметит, вот и пойдем ко мне, посидим у очага в кои-то веки вместе, горяченького поедим, потом под крышей выспишься, а не под землей…
Гуннар отшатнулся. Лицо его словно вдруг погасло, скрылось в густой тени.
— Нет, — сказал он, — они выжгут мне глаза.
Читать дальше