Урсула Ле Гуин - Всегда возвращаясь домой

Изучая премудрости ткаческого мастерства, я был очень занят и уж совсем не думал о том, чтобы вступить в Общество Искателей, однако то путешествие в Сед пробудило во мне жажду странствий, и я понял, что у меня есть склонность к занятию торговлей и обменом. Я не видел причин стыдиться этого. Я никогда особенно не обращал внимания на людские пересуды. Так что я отправился в путь как неофит Общества Искателей, то есть как настоящий путешественник и как торговец одновременно.

В книгах, которые я читал, и в тех историях, что я слышал ребенком, Искатели всегда были именно путешественниками, а не торговцами, и скитались главным образом по заснеженным вершинам Гор Света, пели священные песни медведям, отмораживали себе пальцы и вытаскивали друг друга из трещин и расселин. Искатели, оказавшиеся моими спутниками, как выяснилось, вовсе не стремились к такого рода приключениям. Мы проехали на следовавшем в Амарант поезде, в комфортабельном спальном купе, до самого Седа, и там тоже остановились в лучшей гостинице и ели как утки, напавшие на большое скопление слизней в огороде, а заодно расспрашивали местных насчет судов, отправляющихся на юг.

На юг не плыл никто. Мы могли сесть на судно, несколько раз в месяц ходившее к восточному побережью, до Реквита. Или же, если угодно, нас могли отвезти на лодке через пролив Ворота до Фаларесовых островов. Потом, либо из Реквита, либо с Фаларесовых островов, мы могли попытаться сесть на какое-нибудь каботажное судно, направляющееся к югу, или же отправиться дальше пешком вдоль побережья, по внутренней стороне гор. Искатели решили, что на западном побережье нам повезет больше и что стоит плыть на лодке через пролив.

Мне стало грустно, когда я увидел эту лодку.

В ней было футов пятнадцать длины, слабенький вонючий моторчик и один парус. Приливные течения устремляются в Ворота и вытекают оттуда со скоростью большей, чем развивает лошадь, несущаяся во весь опор; и с такой же скоростью дуют там океанские ветры.

Хозяевами лодки были тощие, белокожие, с тусклыми глазами жители Фаларесовых островов. Они довольно прилично говорили на ТОК, так что мы вполне понимали друг друга. Они уже бывали в Седе, обменивая там рыбу на зерно и бренди, и не раз плавали на своих утлых лодчонках далеко на запад от Ворот, заходя даже в открытый океан, где ловили рыбу. Они вечно приговаривали: «Хо, ха, поедем в море, где большущие волны, ха, да?», и хлопали меня по спине, когда меня из-за качки выворачивало наизнанку и я перевешивался через борт лодки.

Все сильнее были порывы северного ветра, а когда мы оказались примерно на середине пути, волны стали крутыми и тяжелыми и вздымались, словно сверкающие водяные утесы. Лодка взбиралась на их вершины, падала вниз, содрогалась и хлюпала. Потом низко стелющийся туман, который лежал над Внутренним Морем и который я принял за далекую землю, развеялся и улетел прочь буквально за несколько минут, и перед нами в сотне миль к востоку открылись Горы Света, сияя вдали заснеженными остроконечными вершинами.

Терпеливый сказал мне, что под днищем нашей лодки, в морской глубине все дно покрыто строениями. В стародавние времена, когда мир имел совсем иные очертания, Ворота находились дальше к западу и были значительно уже, а прилегающие к ним берега и ближние районы внутренних земель были застроены домами.

Я уже слышал нечто подобное в Обществе Земляничного Дерева, и еще есть такая песня о старых душах. Это, без сомнения, было правдой, однако у меня не возникало ни малейшего желания нырять на дно и убеждаться в этом, хотя чем сильнее дул ветер, тем больше было похоже, что мы все-таки вот-вот нырнем и своими глазами увидим, что там, на дне. Но впечатления от плавания так ошеломили меня, что я даже не сумел по-настоящему испугаться. Вокруг не было видно никаких берегов, кроме крохотных, не более зубьев пилы, Гор Света, едва заметных на горизонте; над головой светило беспощадно яркое солнце, а вокруг — только ветер и вода. Все это похоже на царство мертвых, почему-то подумал я.

Когда на следующий день мы наконец высадились на одном из Фаларесовых островов, то первое, что я ощутил, — это страстный зов плоти. Я был почему-то очень возбужден и никак не мог выбросить из головы мысли о плотских утехах. Женщины на этих островах все казались мне очень красивыми, и у меня в связи с этим возникали такие безумные желания, что я даже забеспокоился. Когда мне удавалось уединиться, я кое-как с помощью собственных рук облегчал свои страдания, однако это помогало ненадолго. В конце концов я пожаловался Сапсану, и он проявил достаточное великодушие и не стал смеяться надо мной, а пояснил, что это связано с морем. Мы называем «жизнью на побережье» период полового воздержания и «путешествием во внутренние земли» — начало активной половой жизни, тогда как в жизни все совсем наоборот, и это, возможно, тоже лишь иносказание. Секс всегда все ставит с ног на голову. Сапсан еще сказал мне, что и сам не знает, почему плавание по морю и следующая за этим высадка на берег дают именно такой эффект, однако замечал это и по себе. Я же сказал, что чувствую, будто наконец вернулся к настоящей, полнокровной жизни. Но, так или иначе, через пару дней, питаясь тем же, что и жители островов, я совершенно излечился от своего безумия, и все женщины стали для меня похожи на морские водоросли. Теперь я хотел только одного: как можно скорее отправиться отсюда куда-нибудь еще, даже если придется и дальше плыть по морю на лодке.