Корнелия Функе - Чернильная кровь

Они стояли так близко друг к другу, что и лезвие ножа Басты не протиснулось бы между ними.

— Да, я их боюсь, — прошипел он. — Но я хоть не стою по ночам на коленях, скуля от страха, что меня заберут Белые Женщины, как твой новый благородный хозяин.

Свистун ударил его по щеке с такой силой, что Баста ударился головой о притолоку. Красная струйка потекла по его пылающей щеке. Он утер ее тыльной стороной ладони.

— Берегись темных коридоров, Свистун! — прошептал он. — Носа у тебя уже нет, но что-нибудь отрезать найдется.

Когда библиотекарь вернулся со стулом, Басты уже не было. Свистун тоже отправился восвояси, предварительно поставив у дверей двух стражников.

— Никого не впускать и никого не выпускать, кроме библиотекаря! — донесся до Мегги его грубый голос. — И постоянно проверять, чем занят Перепел.

Таддео смущенно улыбнулся Мо, словно извиняясь за солдат у двери.

— Простите, — сказал он тихо, пододвигая ему стул, — но у меня есть несколько книг, на которых появились странные повреждения. Не могли бы вы взглянуть на них?

Мегги подавила улыбку, однако Мо держался так, будто ему задали самый естественный вопрос на свете.

— Конечно, — ответил он.

Таддео кивнул и взглянул на дверь, перед которой с угрюмым видом ходил взад-вперед один из часовых.

— Мортола не должна ничего об этом знать, так что я вернусь с ними, когда стемнеет, — шепнул он Мо. — К счастью, она рано ложится спать. В этом дворце хранятся великолепные книги, но, к сожалению, нет никого, кто мог бы их оценить. Раньше было иначе, но о том, что было раньше, пора забыть. Я слышал, что и в замке Жирного Герцога дела обстоят в последнее время не лучше, но там хоть есть Бальбулус. Мы все очень огорчились, когда Змееглав отдал дочери в приданое лучшего нашего миниатюриста. С тех пор мне позволено держать только двух переписчиков и одного более чем посредственного художника. Списки мне разрешено заказывать только с тех рукописей, в которых говорится о предках Змееглава, о добыче и обработке серебра или о военном искусстве. Прошлой зимой, когда не хватало топлива, Огненный Лис даже топил малый зал не худшими экземплярами моего собрания. — На печальные глаза Таддео навернулись слезы.

— Приносите книги, когда пожелаете, — сказал Мо.

Старый библиотекарь утер глаза полой темно-синего халата.

— Да! — пробормотал он. — Непременно! Спасибо вам!

И он ушел, а Мо со вздохом опустился на принесенный стул.

— Ну что ж, — сказал он, — приступим к работе. Книга, защищающая от смерти, — какая мысль! Жаль только, что она предназначается для этого мясника. Тебе придется мне помогать, Мегги, фальцевать, брошюровать и зажимать тисками…

Она молча кивнула. Конечно, она будет помогать. Это всегда было одним из ее любимых занятий.

Какое знакомое чувство — смотреть на Мо за работой: как он складывает бумагу, фальцует, разрезает и сшивает в тетради. Он работал медленнее, чем обычно, и то и дело прикладывал руку к груди, к тому месту, куда его ранила Мортола. И все же Мегги чувствовала, что ему приятно выполнять привычные движения, хотя некоторые инструменты, конечно, отличались от тех, которыми он привык работать. Но приемы были все те же, неизменные на протяжении веков как в этом, так и в другом мире…

Спустя всего несколько часов старая спальня стала им странно родной, как будто это было убежище, а не новая тюрьма. Когда за окном начало смеркаться, пришли библиотекарь со слугой и принесли масляные лампы. В их теплом свете пыльная комната стала вдруг казаться обжитой и почти уютной.

— Давно в этой комнате не зажигали ламп! — сказал Таддео, ставя две из них на стол Мо.

— А кто последним жил в этой комнате?

— Наша первая госпожа, — ответил Таддео. — Ее дочь вышла потом замуж за сына Жирного Герцога. Интересно, знает Виоланта, что Козимо снова погиб?

Он печальным взглядом уставился за окно. Оттуда задувал влажный ветер, и Мо прижал бумагу куском дерева.

— Виоланта появилась на свет с родимым пятном, уродовавшим ее лицо, — продолжал библиотекарь таким отсутствующим тоном, словно рассказывал эту историю не им, а какому-то далекому слушателю. — Все говорили, что это наказание, проклятие фей за то, что ее мать влюбилась в комедианта. Змееглав сослал ее сразу после родов в эту часть дворца, и она жила здесь, пока не умерла… внезапно.

— Печальная история, — сказал Мо.

— Поверьте, если бы записать в книги все печальные истории, которые видели эти стены, — с горечью произнес Таддео, — ими можно было бы заполнить доверху каждую комнату этого дворца.