Олег Геманов - Первый инженер [СИ]

Крик короля заглушил очередного выступающего, который как раз распевал о несравненных достоинствах Его Величества и о том, как великолепно живется народу под его несравненно мудрым управлением. С перекошенным лицом Шлюксбарт вскочил с кресла:

— Твою мать! — орал он прижимая ладони к сильно ушибленному боку. — Да так же можно все почки поотбивать!

Сзади набежали придворные, суетливо закружились вокруг пострадавшего. Мелькнула озабоченная физиономия хранителя.

Морщась от боли Шлюксбарт зло цыкнул на назойливых спасателей, и взмахнув рукой отогнал их прочь. Народ же особо не понявший что произошло на королевском помосте оценил ситуацию по своему. Толпа неодобрительно зашумела на певца и тот с пристыженным лицом молниеносно слинял с площадки. Больше никто хвалебных песен про короля не пел. Хотя до этого момента репертуар певцов на добрую треть состоял именно из них.

Кое как справившись с ситуаций Шлюксбарт, так тяжело уселся на своё место, что крепкое дубовое кресло ощутимо затрещало. Король потирая бок бросил недовольный взгляд на притихшего воеводу. А встревоженный ненужной кутерьмой маг зло бросил прямо в лицо Нортбарту:

— Проклятый мрак! Тебя что мать учила молотком махать? Прислони его к креслу. А то ты короля, не дай Владыка… — Дитбарт благоразумно не стал заканчивать свою мысль. — Так, на чем я остановился? Ах, да. Пятнадцатый пункт нашей программы формулируется следующим образом…

С выражением неизмеримого страдания на лице, Его Величество повернулся к воеводе, надеясь своим видом устыдить Шипулина за безобразное поведение. С удивлением король увидел, что воевода не только раскаивается за содеянное, а напротив сидит с весьма довольным видом и что-то бормочет себе в бороду.

Задохнувшийся от негодования Шлюксбарт уже раскрыл рот для сердитой тирады, но воевода его опередил. Он радостно потирая руки, обратился к товарищам:

— Я сочинил первую строфу песни! Просто отлично получилось!

Умолкнувший на полуслове маг, устало потер глаза и привычным жестом погладил бороду:

— Ну давай, показывай, что там у тебя…

Выступление подающих надежды певцов давно завершились. Уже вовсю подбадриваемые ревем толпы пели самые лучшие, можно сказать заслуженные трубадуры королевства. Его Величеству даже несколько раз пришлось прервать бурное обсуждение и публично выразить своё одобрение особо сладкоголосым исполнителям. А один раз, так даже встать и помахать у себя над головой руками, выражая таким образом наивысшую для короля степень одобрения услышанного. Народ надрывая глотки распевал особо понравившиеся куплеты. Это очень мешало облачению официальной речи в стихотворную форму. Приходилось прерывать творческий процесс и подключаться к всеобщему ликованию. Но как только шум смолкал, три гнома на королевском помосте снова начинали жаркую дискуссию.

— А я всё равно настаиваю, что слово «жинка» никак не соответствует важности заявленных отношений! — кипятился маг. — Семья это настолько серьёзное дело, что опошлять его простонародными словечками просто недопустимо! А королевская семья, так вообще является эталоном для всех жителей! А вы с какими-то нелепыми «жинками» туда лезете.

— Да, везде у нас так говорят, — отчаянно спорил с ним король. — И народу это нравится.

Чтобы не говорили по этому поводу высоколобые преподаватели в институтах! И мне нравится! Да всем нравится, спроси у кого хочешь. Вот к примеру у воеводы.

Нортбарт самолично вставивший в стихотворную строку злосчастную «жинку» страшно гордился своим творчеством и не допускал ни малейшей мысли насчет того, чтобы выкинуть хоть одно слово из песни. Поэтому воевода целиком поддерживая короля, с такой силой закивал головой, что парадный шлем обильно украшенный столь любимыми им рубинами и состоящий практически из чистого золота слетел с головы и грохоча покатился вниз прямо под ноги очередного певца.

Над площадью мгновенно воцарилась полная тишина. Даже осанистый гном с причудливо заплетенной бородой прервал свою песню и стоял с широко открытым ртом, устремив не верящий взгляд на шлем.

Несколько долгих секунд ничего не происходило. Лишь где то высоко, под самым потолком прошелестела крыльями невидимая в темноте стая летучих мышей, да одинокий старческий голос прошамкал с дальнего конца площади: «Так когда песни-то петь начнут»?

А потом толпа взорвалась таким оглушительным криком, быстро перешедшим в животный, почти человеческий рев, что у Шлюксбарта напрочь заложило уши. Народ вскидывал вверх кирки и молоты, исступленно тряс бородами. Женщины, особенно те кто помоложе подпрыгивали на месте, размахивая над головами какими-то тряпками весьма напоминающими те, с помощью которых в доме моют пол. Эта вакханалия продолжалась не менее пяти минут. Король очумело смотрел на внезапно сошедших с ума подданных, пока не вспомнил, что воевода только что возобновил давно не действующую старинную традицию праздника. Когда знатный вельможа, в знак своего наивысшего одобрения, бросал под ноги певцу самый ценный предмет своего доспеха. Традиция эта настолько древняя, что уже во времена правлении Шлюксбарта Первого о ней ходили только легенды. Видимо и воевода понял, что он сейчас натворил. Поэтому и сидел с ошарашенным лицом, всем своим видом являя собой аллегорическую статую борьбы жадности с глубокой досадой.