Холли Лайл - Отвага Соколов

— Вы намеревались умереть, — прошептал он. — Вы собирались войти в эту пустоту вместе со мной… вы согласились на вечное забвение, чтобы погубить меня. Ваш дядя отдал вас в мои руки, и тем не менее вы вступили в сражение, зная, что не сумеете победить. Какое безумие охватило вас? Неужели жизнь ничего не стоит в ваших глазах?

Он снова взмахнул рукой, призрачное тело его засветилось и начало увеличиваться.

— Как может Бог договариваться с теми, кто готов к забвению? Я не могу предложить вам небо, не могу пригрозить вам адом. Я могу лишь уничтожить вас — против своего желания, — а затем воспользоваться энергией, которую даст мне ваш распад, чтобы создать что-нибудь доброе.

Кейт все кружила, стараясь сделать так, чтобы Луэркас оказался между нею и пустотой, а она и Ри находились бы в таком положении, когда один из них мог вновь получить шанс на бросок — если Луэркас отвлечется или утратит осторожность.

Дугхаллу следовало находиться здесь, подумала она. Он говорил, что будет рядом с ними… и если бы он уже был здесь, то мог бы отвлечь Луэркаса, и тогда они с Ри сумели бы крепко вцепиться в глотку врага и затащить его в ловушку.

Может, с Дугхаллом что-то случилось? Неужели он дрогнул в самый последний момент? Неужели его одолел страх?

Она почувствовала мысленное прикосновение Ри.

Даже если мы останемся одни, пусть так и будет. Охоться, любимая, охоться со мной, как охотились бы мы с тобой вместе в горах. У нас есть только это мгновение. Воспользуемся же им.

Луэркас, стоявший между ними и пустотой, тряхнул головой:

— Ну что же, я предложил вам разумный выход, вы выбрали уничтожение. Пусть будет так.

Он снова поднял руку, и магическая сила хлынула в него, как вода через разрушенную плотину. Луэркас начал увеличиваться и наполняться холодным белым светом, истекавшим из него наружу и вверх.

Они не сумеют противостоять ему, поняла Кейт. Им попросту нечем сопротивляться.

И тем не менее в этот миг она метнулась вперед, и Ри последовал ее примеру.

Дугхалл сидел внутри очерченного мелом круга и в ожидании нужного момента смотрел на сохранившие облик Карнеев тела племянницы Кейт и ее сердечного друга Ри. Они лежали в объятиях друг друга, прекрасные даже в своей измененной плоти. Ему будет не хватать их, подумал Дугхалл… а потом решил, что нет, скорее всего не будет. Скорее всего еще немного — и все станет ему безразлично.

Он бросил взгляд внутрь Вуали сквозь крошечное окошко в устроенной им ловушке, в его очаровательной пустотелой сфере, окруженной огнями и разве что не помеченной табличкой: «Не входить, опасно». Столь угрожающая с виду, она никак не могла послужить цели, ради которой он якобы соорудил ее. Польза ее заключалась в другом: сфера предоставляла ему возможность следить за происходящим в Вуали, оставаясь при этом невидимым и незамечаемым.

Он сказал Кейт и Ри одновременно и правду, и ложь: правда состояла в том, что им действительно необходимо сражаться с Луэркасом в Вуали. Ложью было все остальное. Поступить иначе он не мог. Зная все, они могли бы случайно выдать его замысел Луэркасу, и случайность эта стоила бы им не просто жизни, не просто вечности, а целого мира.

Дугхалл снова перевел взгляд на неподвижные тела и поежился. Что бы там он ни говорил им, в чем бы ни уверял их, правда заключалась в том, что Кейт и Ри, ни вместе, ни поодиночке, не могли надеяться на победу над Луэркасом. И сейчас Дугхалл боялся, что они могут подпасть под обаяние тщательно сформулированных и весьма убедительных аргументов Луэркаса. Он слышал, как Дракон предлагал им жизнь в своем благополучном новом мире — с самой оскорбительной надменностью. Луэркас убеждал Кейт и Ри заключить с ним примерно такую же сделку, какую мог бы предложить диким зверям какой-нибудь пастух: приходите ко мне, я защищу вас от хищников, позабочусь о ваших стариках и младенцах, укрою вас, накормлю, усовершенствую и выведу новую породу. А взамен хочу только одного: чтобы вы работали на меня.

Не сказал же он того, о чем промолчал бы и любой пастух: я отниму у вас ваших детей, потому что обожаю вкус их нежной плоти; и всегда буду забирать себе ваше молоко, предназначенное вашим младенцам. Я позабочусь о ваших стариках: убью их, потому что одряхлевшие и беспомощные лишь мешают мне, потребляют ценную пищу, не давая мне взамен ничего из того, что я хочу иметь. Я укрою вас в созданной мною клетке и убью всякого, кто попытается бежать из нее. Я буду кормить вас самой дешевой и мерзкой дрянью, которую мне удастся раздобыть, потому что продление вашего существования служит моим целям, а счастье ваше меня не интересует. Я усовершенствую вас в соответствии с моими собственными желаниями и нуждами: вырежу умных, любопытных и предприимчивых, оставлю смирных, тупых и медлительных, потому что их кротость и спокойствие облегчат мою заботу о вас. Я возложу на вас любую угодную мне работу, и все, что вы когда-либо сделаете, не принесет вам ни моей благодарности, ни свободы. А потом настанет день, когда вы отдадите мне своего последнего отпрыска и последнюю каплю молока, и тогда я убью вас, чтобы иметь в своем распоряжении ваши кости, зубы и шкуры. Потому что тот, кто не способен более служить мне своей жизнью, должен послужить собственной смертью.