Борислав поправил волосы.
— Раз вы, ваше высочество, так утверждаете, — хитро сказал он, — то не могу не согласиться…
— А свое собственное мнение ты имеешь?
— Да у меня и мнения-то никакого нет. Я не задумываюсь над жизнью, я просто живу. Почему цветет липа, почему поет птица и светит солнце? Не знаю. Я тоже пою, как та птица, но не могу объяснить смысла жизни. Да и нужно ли оно мне?
— Быть может ты и прав. А может ты просто и сам не знаешь, что тебе нужно?
— Нет, не знаю, — ответил менестрель. — Мой разум действительно не знает, чего же ему надобно. Требуют только чувства. Если бы не было у людей простых и понятных телесных потребностей, тогда, возможно, и жизни бы не было. По-моему, чистое сознание — это химера.
— Да-а-а, ты действительно поэт, — протянула графиня. — Небось, и песня у тебя про химеры есть?
— Есть… — подхватил музыкант. — Вот, послушайте…
Цветут ромашки у ручья,
От ветра голову склонив.
Зачем цветут? Не знаю я.
Я только знаю, что я жив…
Один мудрец решил познать:
В чем жизни кроется секрет?
Он стал науки изучать,
Потратил много зим и лет.
Ему казалось, что вот-вот
С небес польется сладкий звон
И истина к нему придет,
И смысл узреет жизни он.
Цветут ромашки у ручья,
От ветра голову склонив.
Зачем цветут? Не знаю я.
Я только знаю, что я жив…
Он в башне день и ночь сидел,
Он в книги взор свой погружал.
И никаких не знал он дел,
А лишь читал и размышлял.
И вот когда он думал, что
Открыл секрет людской души,
Его забрала Смерть в ничто,
Загадки ж он не разрешил.
Так и не понял тот мудрец
Пока он вел свои дела,
Пока он думал, наконец,
Вся мимо жизнь его прошла…
Цветут ромашки у ручья,
От ветра голову склонив.
Зачем цветут? Не знаю я.
Я только знаю, что я жив…
Менестрель взял сложный аккорд и смолк.
Управляющий пошел провожать музыканта, а герцог остался с графиней. Он подошел к окну и бросил быстрый взгляд. Задумался.
— Что там такого интересного? — спросила графиня, подходя.
— Все то же — вечные горы и небо.
Графиня пристально посмотрела на герцога.
— Вы знаете, Владимир, — сказала она, — сегодня вы раскрыли свое истинное лицо. Вы никакой не бесчувственный вояка, а неисправимый романтик. Я догадывалась об этом и раньше, но сегодня решила вам сказать, зная, что вам не удастся увильнуть.
— Почему же мне не удастся увильнуть?
— Не станете же вы отрицать явное. Я видела, какое неизгладимое впечатление производят на вас все эти баллады и саги… Вы впечатлительный и ранимый человек.
— Что ж, как говорил менестрель, раз вы так утверждаете, то не буду отрицать, — произнес герцог шутливо, но с некоторой досадой.
— Позвольте я дам вам совет, — предложила графиня. — Конечно.
— Бросьте вы эти лирические утопии. В этом мире нет лирики. Вернее, ее нет самой по себе. Если вас восхищает красота и грация горного льва, то он от этого не становится ягненком. Смотрите на вещи…
— Проще?
— Нет. Проще — значит глупее. Смотрите на вещи реалистичнее. Мир, в котором мы живем, несовершенен и полон зла. Жизнь и смерть идут рядом, плечом к плечу. И лики их настолько схожи, что нередко могут быть перепутаны.
— Я не хочу смотреть на все через маску смерти. Зачем тогда жить?
— А я и не предлагаю вам смотреть через маску смерти. Смотрите на мир через маску вечности. Ибо жизнь и смерть в сумме создают вечность. В своем бесконечном чередовании они творят историю.
— Скажите, Валерия, — спросил герцог, — а вы смотрите на мир с высоты вечности?
— Можно сказать и так.
— И каково оно? Что видно с такой высоты?
Графиня коварно улыбнулась.
— Я скажу вам, что видно с такой высоты: с такой высоты все кажется одинаково мелким…
Герцог приблизился к графине.
— Валерия, — начал он, — я давно хочу вам сказать…
— А я давно догадываюсь, что вы хотите мне сказать, — перебила графиня.
— Так ответьте мне, — попросил герцог дрогнувшим голосом.
— Вы забыли, о чем мы с вами договорились? — напомнила графиня. — Сначала вы должны пройти Испытание. — Когда?
— Скоро, очень скоро. И до того времени я рекомендую вам воспользоваться моим советом и забыть про лирику.
— Я постараюсь, чтобы угодить вам, — герцог склонил голову. — Но вряд ли это мне удастся. Человек рождается один раз. И тот характер, что дается ему при этом, изменить он не в силах.
Герцог посмотрел в окно.
— Мне, пожалуй, пора домой. Приятно было провести у вас время. Когда можно еще навестить вас?
Читать дальше