Хавьер Сьерра: Заблудший ангел

«Агри-Даги? И это все? Они не просят выкупа?»

Ален увидел, как двое стоящих за спиной пленного боевиков вновь что-то заорали по-курдски. Казалось, их возбуждение достигло предела. Один из них выхватил нож и замахал им у горла несчастного, словно собирался тут же прирезать его.

— А вот теперь — внимание! — прошептал Оуэн.

Полковник почесал нос в ожидании продолжения.

«Назовите свое имя!»

Этот новый приказ человека, стоящего за камерой, не стал для агента сюрпризом. Бессчетное количество раз ему доводилось видеть подобные сцены, и он прекрасно знал, что последует за этим. Сначала заложника заставят назвать свою воинскую часть, звание или точный адрес, а затем приблизят его лицо к объективу, чтобы исключить возможные сомнения. Если пленный не представляет собой особой ценности, ему позволят порыдать и попрощаться с семьей, а мгновение спустя пригнут его голову, чтобы казнить. Некоторые счастливчики получают пулю в затылок, а менее везучих оставляют задыхаться и истекать кровью.

Но этот человек, должно быть, обладал исключительной ценностью. В противном случае Майкл Оуэн не вызвал бы Ника. В конце концов агент Аллен был специалистом высшего класса по особым операциям. Его послужной список украшали успешные миссии по освобождению заложников в Ливии, Узбекистане и Армении, и он входил в состав наиболее секретного подразделения Агентства. Чего же хочет от него директор? Чтобы он доставил этого пленника в его кабинет?

Запись вновь ожила, и голос оператора прорычал:

«Вы что, плохо слышите? Назовите свое имя!»

Узник поднял глаза с набрякшими темными веками, его лоб рассекал свежий порез.

«Меня зовут Мартин Фабер. Я ученый…»

Всемогущий Майкл Оуэн остановил запись. Как и предполагалось, Ник потерял дар речи от изумления.

— Теперь вам понятна моя озабоченность, полковник?

— Мартин Фабер! — пробормотал он, качая головой, не в силах поверить. — Ну конечно!

— И это еще не все.

Оуэн поднял пульт и очертил им линию вокруг застывшего на экране изображения мужчины:

— Вы видели, что у него в руках?

— Это не?.. — На лице агента отразилось глубокое волнение. — Это то, что я думаю, сэр?

— Именно.

Ник Аллен сжал губы, словно не веря собственным глазам. Он ближе придвинулся к экрану и всмотрелся:

— Если я не ошибаюсь, сэр, это только один из нужных нам камней.

Коварный огонек вспыхнул в глазах гориллоподобного гиганта, стоящего у руля самой могущественной секретной службы планеты.

— Вы правы, полковник, — улыбнулся он. — Хорошая же новость состоит в том, что этот видеодокумент невольно раскрывает местонахождение другого, недостающего камня.

— Каким образом?

— Смотрите внимательно, прошу вас.

Майкл Оуэн поднес пульт к экрану и снова включил запись. Изможденная фигура Мартина Фабера ожила словно по волшебству. Взгляд голубых глаз увлажнился, словно он вот-вот расплачется.

«Хулия, — прошептал он, — быть может, мы больше не увидимся…»

«Хулия?»

Директор Агентства национальной безопасности улыбнулся, заметив на лице своего самого способного сотрудника удовлетворенную гримасу. Видео еще не закончилось, а приказ шефа уже внедрился в мозг его лучшего агента и занял первое место в списке приоритетов.

— Хулия Альварес, — заключил Оуэн. — Найдите эту женщину, полковник. Немедленно.

По какому-то странному убеждению я с детства свыклась с мыслью, что, когда умру, душа моя отделится от тела и воспарит ввысь. Я была уверена, что там, наверху, влекомая неодолимым притяжением, я предстану перед ликом Бога и смогу взглянуть в Его глаза. И в тот момент мне все станет ясно. Мое место в мироздании. Мои корни. Моя судьба. И даже то, почему мое восприятие вещей отличается… таким своеобразием. Так мне объясняла моя мать, когда я расспрашивала ее о смерти. И даже наш приходской священник. Они оба прекрасно умели успокоить мою католическую совесть. Та завидная уверенность, с которой они защищали все имеющее отношение к потустороннему миру или страждущим душам, достойна всяческих похвал. И теперь я начинала понимать причину этого.

В ту первую ноябрьскую ночь я, само собой, еще не умерла. Неживым, напротив, было застывшее передо мной видение: огромное спокойное лицо почти пятиметрового сидящего гиганта пристально следило за тем, как я порхала в нескольких дюймах от него.

— Не задерживайтесь слишком надолго, деточка.

Мануэль Мира, смотритель собора Сантьяго-де-Компостела, вывел меня из ступора, окликнув с нижнего яруса. Весь вечер он ходил за мной по пятам и следил, как я навешиваю веревки перед суровым ликом Христа Всемогущего в Портике Славы, в самой западной части храма, А теперь его смена закончилась, и, вероятно, ему было совестно оставлять меня одну здесь, среди совершенно непонятных шнуров и железок.