Марк Даниэль Лахлан - Хранитель волков

Мальчик остановился сразу у входа и стоял, разматывая веревку, привязанную к его поясу. Он передал конец веревки конунгу, жестом велел ему обвязать себя, а затем передать Саитаде. Она тоже обвязала веревку вокруг пояса. И они двинулись сквозь тьму.

В темноте то и дело приходили разные мысли, пока Аудун с трудом передвигал ноги, прижимая к себе детей. Через эту дверь, решил конунг, ведьмы впускают в Стену лишь редких гостей. Пользоваться подобным лазом каждый день слишком утомительно. Чем они тут питаются? Как они умудряются по ночам оказываться среди людей, чтобы усесться в ногах постели больного крестьянина, предлагая волшебное исцеление в обмен на ребенка? Должны быть другие входы и выходы, решил Аудун, если только ведьмы не умеют летать, — а ходят и такие слухи.

В темноте конунг особенно отчетливо слышал собственное дыхание, дыхание детей и женщины, шедшей сзади, особенно остро воспринимал звук своих шагов, тяжелых и неуверенных. Он потерял представление о времени. В какой-то миг он услышал шум воды; мальчик взял его за руку и подставил ладонь под струи водопада. Конунг напился и помог напиться Саитаде.

Они немного отдохнули. Аудун передал младенцев матери, чтобы она покормила их. Он отметил про себя, насколько малы и хрупки эти дети. Как же их мать умудряется сносить все тяготы путешествия едва ли не сразу после родов? Он искренне восхищался ею. Дальше их ждал спуск в кромешной тьме. Пальцы конунга скребли по скале, он спотыкался, мальчик отталкивал его, когда они замедляли ход, чтобы перебраться через завал или протиснуться в неимоверно узкий лаз. Аудун чувствовал себя уязвимым, и ощущение ему не нравилось. Темнота была тем врагом, с которым он не мог сразиться. Мальчик-проводник мог бросить его, и он был бы обречен. Они спускались все ниже и ниже; сначала было холодно, затем сделалось жарко. Они снова остановились на привал, затем остановились еще раз. Сколько они пробыли внутри горы, целый день? Аудун думал, что не меньше. Все ниже, ниже и ниже, по угольно-черным холодным галереям, протискиваясь в узкие расселины, обдирая о камни лицо и руки. Даже если бы слева или справа на расстоянии вытянутой руки стояли бы толпы людей, он не ощутил бы их присутствия. Они спускались в недра земли, детский плач эхом отдавался от сводов просторных пещер или же сразу угасал, наталкиваясь на скалу.

Сколько времени прошло? Два дня? Возможно. Дышать становилось все труднее, требовалось усилие, чтобы удержать равновесие. Даже воздух казался каким-то слабым и безжизненным. А затем Аудун почувствовал, как веревка впереди провисла, и услышал звук удаляющихся шагов мальчика. Конунг дернул натянутый конец, привлекая к себе Саитаду и обнимая ее с нехарактерной для него нежностью. Он услышал собственный дрожащий голос:

— У нас все получится. Только не отпускай веревку. — Ему показалось, что он видит, как она обматывает веревку вокруг талии. Так и было. — Поспи, — сказал он.

Конунг не ждал, что женщина поймет, однако она поняла, и не только его слова, но и исходящее от него сострадание и заботу. Она села. А что еще остается? Аудун ощущал на коже влагу: до того он вспотел, а теперь замерз до дрожи. Прежде чем сесть, он ощупал камни вокруг, понимая, что запросто может оказаться в шаге от бездонной пропасти. Он притянул женщину к себе и отдал ей детей. Из-за опасности их положения конунг еще больше дорожил ими. Мать покормила детей, пока Аудун сражался с ремнями ножен, распуская пояс. Когда мать снова отдала ему младенцев, он засунул их ноги за пояс, а меч положил под сапоги, которые служили ему подушкой. Впервые в жизни в минуту опасности конунг счел самым важным не оружие.

Аудуну показалось, что Саитада заснула, но что значит сон и что значит бодрствование в такой темноте? Тело требует пищи и избавляется от отходов через определенные промежутки времени, однако когда голод становится постоянным спутником, а воды в организме почти нет, то и это не помогает понять, сколько часов прошло. Молока у женщины почти не осталось, и младенцы пищали постоянно. Но затем все затихло.

— Кто?

Голос прозвучал в темноте совсем близко, а слово было похоже на ноту, извлеченную из флейты.

— Госпожа?

— Кто? — Теперь звук походил на уханье совы, и конунг ощутил рядом с собой дыхание, жаркое и несвежее.

Аудуну представилась неведомая гигантская птица, готовая впиться в него когтями.

— Я Аудун, конунг хордов. Я принес золото и привел рабов во дворец королевы ведьм.