О'Санчес - Пенталогия «Хвак»

Попробовали бы грабители, о которых Зиэль рассказывал, сюда напасть! Тут и среди постояльцев вооруженных людей полно, и трактирщик — в открытое окно видать — здоровенный детина, и слуги как на подбор — крепкие, мордастые!

— Хозяин! Будь я проклят еще четыре раза! Хозяин!.. — Зиэль крикнул так громко и яростно, что трактирщик выскочил из трактира на улицу — как был — в фартуке, с разделочным ножом в руке.

— Чего орете-то господин! Какого бога!.. Что, неужто кроме меня некому… А… а… Господин… э-э… Зиэль! Господин Зиэль! Радость-то какая! А я думаю, что там за князь разорался!.. Ха! Будь я и сам проклят! Милости прошу! Иных гостей годами ждешь! К нам?..

— Суток на трое, развеяться. Комнату мне, мою.

Трактирщик сунул нож за пояс, развел руки и резво поклонился.

— Будет сделано! Так… это какую… Над сенником, в правом крыле? «Графскую»? Видите, я помню!

— Свободна она?

— Да, мой господин Зиэль! А была бы и занята, для такого-то гостя…

— Люблю, когда в комнате пахнет сеном, а не дерьмом и перегаром. Седло и сумки — в комнату. Умыться, мне и парнишке. Пришли служанку за шмотками, чтобы постирала, почистила, когда переоденемся. Сивку особо не томи голодом, но и не закармливай, он сегодня не перетрудился. Держи червонец: разменяй его и тут же начинай тратить, чтобы с первого шага моя ватажка нужды ни в чем не знала.

— Ух, хорош конь! А?.. Вот это стати у него!.. Трофей, господин Зиэль?

— Угу, в кости у одного сотника выиграл. Два года уж как при мне, и в атаку мы с ним… и в осаде блох вдоволь покормили… Да, Сивый, покормили блошек?..

Конь замотал головой, как бы споря: никого мы не кормили, сами всех кусали…

— Ох, зубищи-то!.. Породистый он у вас, не старый!..

Зиэль самолично расседлал коня, довольный похвалами своему любимцу, передал сбрую и поклажу трем слугам и теперь стоял, не выпуская уздечки, подергивал кулаком за бороду, как бы силясь что-то вспомнить…

— Что, господин? Отхожее место где?..

— Нет. А! Кокушник! Вспомнил, как сей нектар называется! Принеси-ка мне, братишка, пока я не переступил порога дома сего, глоточек кокушника. Да в стекле подай, не хочу в кружке. Имеется?

— И еще какой! Конечно в стакане! А то — и в кубке? Несу. Вам обоим подавать?

— Мне одному, сам же видишь — рано парнишке. Малую чарку, просто вкус освежить хочу.

Трактирщик побежал внутрь, а Зиэль, Сивка, Лин и Гвоздик все стояли у порога, нимало не смущенные ни задержкой в заселении, ни тем, что вокруг них успела уже собраться небольшая толпа зевак… Дверей в трактирный зал не было по летнему времени, их заменяла занавесь из грубой кожи, разрезанной на длинные, от притолоки и почти до пола, ленты, каждая шириною в Линову ладонь. Занавесь то и дело колыхалась, впуская и выпуская посетителей, и, наконец, распахнулась перед трактирщиком.

На серебряном подносе стоял штоф белого стекла, чтобы насквозь видно было, что в нем колышется, рядом со штофом стаканчик белого стекла с резным узором и серебряная тарелочка с кусочками чего-то темного, выложенными в виде тугой двойной спирали.

— Церапки?

— Точно так, ну и память же у вас! Все как положено: вяленые ящерки, в красном вине вымоченные, без луку, без травок, без соли, без уксуса, а только с перцем!

Спина у трактирщика — в полторы Зиэлевых шириною; оказывается, за нею пряталась дородная девушка-служанка: пока трактирщик держал поднос, девушка быстро и бережно плеснула желтоватой жидкостью из штофа, штоф — обратно на поднос, на правую ладонь наполненный до краев стаканчик, в левую руку тарелочку с вялеными церапками и с осторожным поклоном:

— Милости просим, сиятельный воин!

Зиэль крякнул, вежливо сплюнул в сторону от людей, на каменные плиты двора, и с ответным полупоклоном принял чарку. «Малая» — она все же была несоразмерно велика для налитого в нее напитка, но воин не испугался, пил не спеша, цедил, а не пил, без содроганий, ни разу даже не поморщившись… И прежде чем закусить — оценил вслух:

— Да. Та самая, и сделана как надо. Ух, и зла трава кокушник, ух, и задириста!

Зеваки засмеялись и захлопали в ладоши, восхищенные увиденным, и даже сам трактирщик закрутил головой, почти как Сивка до этого, ибо не было в голосе Зиэля ни сипоты, ни сдавленности от чудовищной крепости напитка.

— Но, братцы…

Все опять замерли в предвкушающем ожидании.

— …Подсластить надобно! — Зиэль схватил под мышки девушку, поднял ее как пушинку лицом до лица и сочно поцеловал в губы.