Владимир Галкин - Чудные зерна - сибирские сказы

А как-то и выложили:

— Писарева дочка тебя привести просила, видать, приглянулся!

Иван долго отказывался, но потом согласился, кошку дома запер и отправился. А уж осень наступила, молодёжь в дождливую погоду по очереди у кого-нибудь собирались. В тот вечер у писаревой девки гулять выпало, и писарь с женой уплелись в гости. Парни кузнеца привели, с девчатами посидели, песни попели, потом игру затеяли, вроде горелок — кто кого перепляшет, тот того и целует. Парни ту игру шибко любили. Довольные ждут, когда гармонист заиграет, а девчата сидят, друг на дружку поглядывают. Хоть самим тоже нравилось, а всё же стеснялись первыми приглашать. Однако писарева дочка к Ивану подлетела, кабы кто не опередил, схватила за руку. Парень-то и не хотел, да нельзя отказывать, пустился в пляс. Хоть и беловолосый, а цыганской чести не уронил — отплясал лихо, но как до поцелуя дело, встал как вкопанный. Парни его подпихивают:

— Целуй, девка ждёт!

Он и скользнул губами по её щеке. Та фыркнула недовольно, лукаво глянула да сама к нему кинулась. Вдруг у печки дверка отпахнулась, из неё кошка чёрная, вся в огне. Кузнеца обежала и клубком огненным метнулась к ногам дочки писаревой. На той юбка вспыхнула. Иван, однако, не растерялся, зипунишко на девку накинул, забивать огонь стал. А кто-то кошку водой окатил. Глядят — это полено лежит обугленное, а где кузнец ране стоял, круг того места пол выжженный. Тут и гулянью конец. Ребята с девчатами расходиться стали, и кузнец ушёл. А как писарь из гостей вернулся, узнал, в чём дело, наговаривать на кузнеца принялся, мол, полено горящее — его кошка была. Не зря её ведьмой зовут. Ведьма и есть.

Не шибко ему поверили, но задумались. Кой-кто от Ивана подальше держаться стал. А дочка-то писаря, как ноги поджили, давай за ним в открытую бегать: где встретит, глазами так и сверлит. Как-то в переулке одного углядела, на шею кинулась, насилу оторвал от себя, да и говорит:

— Есть на сердце у меня цыганочка, больше никто и не нужен!

С той поры и девка на него обозлилась, подумала: «Может, не зря отец про кошку-ведьму сказывал, видать, она и есть цыганка». Решила изловить да в озеро бросить. «Может, конец придет ведьме-то?!»

Как-то укараулила, кошка у кузни на солнышке грелась, подошла и тихонько:

— Кыс, кыс, кысонька…

Схватить уж хотела, но кошка недоброе чуяла, когти выпустила, холёную ручку девкину цапнула и за угол шмыгнула. Девка руку окровавленную зажала, с криком пустилась по улице: ведьма-кошка, дескать, когтями рвала, насилу спаслась. Однако парни-то усмехнулись:

— Сама ведьма взаправдешная!

Прибегла девка домой, рёвом ревёт, тут мать и запричитала. А писарь ружьишко схватил, побег к кузнецу:

— Где, — кричит, — твоя ведьма, пристрелю сейчас, а не выдашь, тебя укокошу!

Тут народ-то сбежался на крик, мужики писарька окружили:

— Насчёт ведьмы не ведаем, может, и вправду какая за кошкой чертовинка имеется. Только кузнеца стрелять не позволим, а коли осмелишься…— Дальше не стали досказывать, круг его шеи только рукой покрутили.

Писарёк сгорбатился, под хохоток поплелся домой.

«Нет, — думает, — не так дело делается. Начальству донос написать надо бы. Пошто мужики чертям да ведьмам потатчики. Пущай разберутся приедут». И давай в уезд письма строчить.

А там не шибко читать любители — под сукно, и делу конец. Писарь-то подождёт-подождёт и дальше царапает, так до губернатора дописался. А тот письма и не видал вовсе, секретарчишко сначала глядел — стоит ли их превосходительству докучать? А как про кошку-ведьму узреет в доносе-то, усмехнется: «Помешанный, видать, нацарапал».

Да в корзинку и бросит.

А писарь уж остановиться не может, дописался, что кошка чёрная повсюду мерещится. Как-то вечером лежал на кровати и видит — из подполья, через дырку, куда кот его лазил по надобности, чёрная кошка вылезла, глаза сверкают. Повернулась круг себя и… встала веред ним цыганка молодая, та самая кузнецова сестра. Напустилась на писаря:

— Ах ты, крючкотвор, душа бумажная, пошто мово Ваню порочишь доносами? Гляди, худо будет. А чтоб не забыл ты слова мои, получи-ка отметину!

Подошла да со всего маху писарька шлёпнула по щеке. Вскрикнул он, глядит — ночь-то прошла. По сторонам посмотрел — нет никого, а щека-то горит. Подошёл к зеркалу, ахнул — на щеке пять царапин, будто кошка когтями оставила. Взвыл писарёк, на улицу выскочил. Бабам у колодца про кошку-ведьму, про цыганку сказал, а те ему:

— Про каку таку кошку бормочешь, поди, Васька твой рыжий на спящего прыгнул. Он, жирный, сколь наших цыплят потаскал! Коли поймаем — вот кому худо-то будет!