Дмитрий Емец - Месть валькирий

Ласково улыбнувшись, Мефодий встал и приветливо похлопал комиссионера по рыхлому плечу.

– Орел! Хвалю!.. Так тебе печать нужна? Мигом сделаем!

Без суеты, но очень цепко он поймал комиссионера за вертлявый нос и подтащил его к столу, где кроме пергаментов и всякой канцелярской дребедени лежали два увесистых фолианта – «Азбука хамства» и «Всемирный справочник гнуси». Их не читали, но при случае охотно использовали в качестве метательного оружия. Комиссионер щурился и шипел, как нашкодивший кот, которому тычут в нос испорченным ботинком. Очередь затаила дыхание. Оттянув комиссионеру уши, Мефодий ловко прилепил их к фолиантам, чтобы он не дергался, затем приник круглой печатью к штемпельной подушке и, от души сделав замах, поставил типчику оттиск под правый глаз.

– Неровно получилось. Несимметрично, – сказал Меф, созерцая результат.

Снова быстрый замах – и еще одна печать вмяла комиссионеру левую скулу.

– Две печати! Ты теперь прямо как государственное письмо! Опечатанный весь – аж жуть! – умилился Меф, отлично знавший, что печать мрака не сотрется и за тысячу лет.

– Что вы наделали, наследник? Я же теперь в лопухоидном мире вовек не покажусь! Моя сделка сорвана! Я буду жаловаться! – в ужасе пискнул комиссионер.

– Жалуйся! Только на что, родной? Я обязан продлить тебе регистрацию на пребывание во внешнем мире? Обязан. Вот я ее и продлил. А где именно продлить – на лбу, на спине, на пергаменте, – закон Умалчивает. Может, у тебя пергамент был замусоленный? – и Меф, схватив комиссионера за ухо, пинком вышвырнул его за дверь.

Очередь притихла. Шакальи огоньки в глазках погасли. Нет, львенок силен. Взял да и изгнал одного из них из внешнего мира! С таким лучше не связываться – себе дороже выйдет. Кто-то из пристроившихся в конец очереди комиссионеров хихикнул было, но тотчас, перетрусив, впал в ничтожество и рассеялся в воздухе.

Из кабинета донесся рык Арея. Он предпочитал орать, а не пользоваться кнопкой коммутатора.

– Меф!

Буслаев заглянул в кабинет. Мечник мрака размашисто подписывал бумаги, изредка окуная перо в чернильницу. Лицо его было веселым, однако Мефодий чувствовал, что известие, которое привез курьер, не из приятных. Более того – известие это имеет самое непосредственное отношение к самому Мефодию. В этом он убедился, заметив внезапно, что Арей, водя пером, одновременно разглядывает его лицо, отраженное в одной из граней чернильницы.

Улита стояла за спиной Арея, забирая подписанные бумаги и подкладывая новые. Человек-письмо куда-то сгинул. Мефодий принюхался. Ноздри его щекотал смутно знакомый, в целом приятный запах. Наконец он вспомнил, что так пахнут крашеные двери игрушечных железных машин в ту первую, сладкую минуту, когда только достаешь их из картонного заточения.

– А где?.. – начал Меф, высматривая плоского посланца Тартара.

– Насильственная телепортация безрунным способом. Проще говоря: пинок под зад в астрал, – мельком пояснила Улита.

Меф погрозил ей кулаком, чтобы не подзеркаливала. Перечеркнув очередной пергамент (явный комиссионерский навет, написанный тем идеально-безликим, округлым почерком, каким умеют писать только учителя начальных классов, в пальцах которых вкусно крошится мокрый мел), Арей отложил перо.

– Ну что, Чай Кофич? Явились? За ушами не запылились? – спросил он без иронии в голосе.

Прозвище Чай Кофич (оно же Кофф Чаич) он дал Мефодию недели две назад, после того как во время ритуальной церемонии (новый посол вампиров вручал верительную грамоту) Мефодий отказался пить кровь из чаши и сказал послу: «А чайку там или кофейку нельзя?»

– Воюешь, наследничек? Комиссионеров калечишь? – продолжал Арей с иронией.

– Воспитываю обнаглевшие кадры, – сообщил Меф, с гордостью демонстрируя массивную печать. Арей не разделил его восторга.

– В лучшем случае твоя бравада будет стоить нам доноса. Даже двух. На тебя, что слишком много позволяешь себе, и на меня, что покрываю, – сказал он, невесело пожимая плечами.

– Ив чем Лигул меня обвинит? В доброте? – серьезно спросил Мефодий.

В глазах Канцелярии это было очень серьезное обвинение. Почти роковое. Однако Арей почему-то не считал, что Мефа можно обвинить в доброте.

– Кто тебе сказал, что ты добрый? Ты сентиментальный. Недостаток регулярной сердечности ты компенсируешь сиюминутными порывами, которые мало чего стоят. Можешь передать это своей подружке Дафне, если она питает какие-то иллюзии, – зевнул он.