Александр Етоев - Как дружба с недружбою воевали

Не дослушав до конца фразу, хмырь занервничал, сунул руку в карман и заворочал ею там с силой, громыхая каким-то хламом. Чем дольше он возился в кармане, тем больше багровых пятен проступало у него на лице.

— Я же вам сказала — допустим. — Она жестом остановила его напрасные поиски. — Допустим, у вас в кармане два доллара. Некто взял у вас один доллар. Сколько у вас осталось долларов?

— Кто? — Хмырь грозно обвел глазами присутствующих. — Замочу падлу.

Мальвина постучала крашеным ноготком по вазе с цветами.

— Не знаете, — сказала она, — очень плохо. Ставлю вам за ответ неуд. В классе есть желающие ответить на этот вопрос?

— Можно я? — Андрей Т. поднял руку.

— Отвечайте.

— Если в его кармане, — Андрей Т. показал на хмыря, — было два доллара, и некто взял у него один доллар, то в кармане остался один доллар.

— У вас хорошие способности к математике, — одобрительно кивнула Мальвина. — Вы у нас новенький? Как ваше имя?

— Садко… то есть Андрей… Запутался, извините.

— Ничего, это бывает. А скажите, Садко-Андрей, в какой руке нужно держать вилку, когда ешь рыбу? Если ответите правильно, то на сегодня я вас от занятий освобождаю.

Андрей ответил. Мальвина была ответом удовлетворена. Под насупленными взглядами оставшихся он покинул Воспитательный кабинет.

«С меня хватит! — была его первая мысль, когда он очутился за дверью. — К выходу и домой! Генка не пропадет, раз он у них директор».

Бодрым спортивным шагом Андрей Т. двинулся по коридору от двери. Дойдя до поворота на лестницу, он спустился на этаж вниз и выглянул в коридор. Пустыня — ни голосов, ничего. Лишь слегка попахивало больницей. Он спустился еще на один пролёт, потом еще и еще, пока не очутился внизу. Здесь тоже никого не было. Он ступил в коридор, освещенный неоновыми стекляшками и увешанный поясными портретами. Шаг его невольно замедлился. Под колючими взглядами знаменитостей ему сделалось неуютно. Кого только на портретах не было. С одних смотрели седовласые старики в мантиях и остроконечных колпаках звездочётов, с других — такие же седовласые, но уже не в колпаках, а в ермолках, с третьих — седовласые и не очень, в костюмах, при обязательных галстуках, некоторые — с порослью на ушах. Порою попадались и дамы. Большинство из изображённых Андрей не знал, хотя многие имена на табличках внизу портретов ему кое о чём говорили.

Гермес, Соломон — ну, это понятно. Мельхиор, Бальтазар, Каспар — про этих он тоже слышал. Симон Волхв, Розенкрейц, Агриппа, Альберт Великий —

— этих он никого не знает. Роджер Бэкон, Парацельс, Нострадамус — веселенькая компания, судя по выражениям лиц.

Ага, а вот тут уже всё люди знакомые — Калиостро, Сен-Жермен, Тихо Браге. Далее — знакомые и не очень: Кроули, Форчун, мадам Блаватская. И Карл Маркс — он-то как сюда затесался?

Андрей Т. шёл и смотрел на лица, смотрел на лица и шёл, и казалось, конца не будет этому иконостасу на стенах. Все это называлось «Галерея славы НИИЧАВО», так об этом сообщал транспарант, протянувшийся над колпаками и лысинами.

Хунта К.Х., Киврин Ф.С., Невструев А-Я.П. и У-Я.П., Корнеев, Ойра-Ойра, Привалов — у этих были портреты попроще, в скромных, под орех, рамах, некоторые с налетом авангардизма. И среди этих, простеньких, под орех, золотой византийской роскошью сияли рамы на парадных портретах. Выбегалло, Бабкин, Седалищев, какой-то Авессалом Митрофанов, какая-то баба Нюра, какие-то Ванга, Глоба, Дзюба и Кашпировский.

Должно быть, это были звезды науки первой величины, судя по густоте красок и прославленным именам художников, оставивших свои подписи на портретах. Равнодушный к подобной живописи, Андрей Т. знал из них только три — А.Шилова, Б.Членова и И.Глазунова.

Галерея тянулась вдаль, а намёка на выход не было. Ни дверей, ни аппендикса с вестибюлем — ничего такого похожего. Андрей Т. уже не смотрел на лица, он ногами пожирал расстояние, а глазами устремился вперёд, надеясь отыскать хоть окно, чтобы выбраться через него на свободу. Но окон не было тоже.

«Похоже на подвальный этаж. Наверное, я промахнулся, когда спускался по лестнице. Надо было на этаж выше». Наконец он одолел коридор и свернул на лестничную площадку. Два пролёта он пролетел, как птица. Коридор, в котором он оказался, на предыдущий был совсем не похож. Никаких портретов здесь не висело, были окна, были тени и облака, заглядывающие снаружи в окна; значит, вечер, и солнце уже садится, и сейчас он выйдет на воздух, прогуляется пешком до шоссе, и ветер выдует из его головы накопившиеся там пыль и ржавчину, от которых темно в глазах…