Александр Етоев - Как дружба с недружбою воевали

Андрей Т. сидел в середине зала, ряду, примерно, в десятом, стиснутый с обеих сторон угрюмыми подозрительными субъектами. Кота он слушал вполуха, все больше косясь на соседей и на всякий случай подстраховывая карманы, хотя, кроме горстки мелочи да пары полинялых десяток, в карманах ничего не было.

Эти двое, между которыми он оказался, оба были бледные и худые и похожи друг на друга как две капли воды. Лица их были рыбьи, губы сильно вытянуты вперед и постоянно будто что-то жевали. И запах от них шел рыбий, и это последнее обстоятельство раздражало Андрея Т. больше всего. Пересесть он уже не мог, зал был набит битком, да и эти, что его подпирали, при малейшей попытке Андрея хотя бы пошевелиться, вдавливались в него плотнее и держали в жёстких тисках.

Программа, которую огласил кот, была какая-то дробная и размытая. Никакого определенного стержня в предлагаемых на вечере номерах Андрей, как ни старался, не уловил. Возможно, его отвлекали соседи. Все, что происходило в зале, называлось очень длинно и вычурно: «Плановое ежегодное отчётно-показательное концертно-массовое мероприятие…» и так далее. Что «так далее», Андрей Т. не запомнил.

Из объявленных котом номеров ему запомнились следующие:

«Падение Икара», театрально-мифологическая сцена; «Полёт шмеля», музыкально-драматическая композиция; «Папанинцы на льдине», вольная сценическая интерпретация народной былины; «Ёлка в Сокольниках», балетная композиция; «Рассвет над Елдыриной слободой», оратория для хора и балалайки с оркестром, часть первая и вторая; «Амур и Психея», альковная сцена из Лафонтена. А также — в части «Массовые игрища и забавы» — соревнование по перетягиванию каната, бег в мешках, выливание воды на скорость, коллективное отгадывание загадок и прочие культурно— спортивные мероприятия. Развлечения из части массовой должны были равномерно перемежаться с выступлениями самодеятельных коллективов.

Вечер обещал быть насыщенным. Единственное, о чем сожалел ведущий,

— так это об отсутствующем директоре. Но возможно — кот особо выделил это слово — возможно, господин директор и будут. Если сложатся соответствующие метеоусловия. А пока его заменит уважаемый господин Пахитосов. Кот коротко и вяло проаплодировал.

Откуда-то из-за левой кулисы на сцену выкатился тот самый хмырь, что принимал Андрея Т. в канцелярии. Он весь был расфранчённый и расфуфыренный, в строгом костюме с блёстками и с зачёсанными на пробор волосами. Он раскланивался и расшаркивался и посылал в зал воздушные поцелуи, как какой-нибудь третьесортный конферансье из окраинного Дома культуры. Поюродствовав пару минут на сцене и бросив в публику невнятные поздравления, он сбежал по лесенке в зал и устроился где-то в первом ряду партера.

Вслед за ним покинул сцену и кот.

Представление началось.

На сцену вышли два странных малых. Один был лысый, с пристяжной бородой, другой — стриженный под горшок подросток; оба были в мятых рубахах, перехваченных в поясе ремешками. Тот, что был лысый и с бородой, нес в руках какую-то ветошь. У второго руки были пустые. «О сын мой, — сказал лысый и бородатый, — ты знаешь, что я великий изобретатель. Это я изобрел топор, штопор и паруса. А этой ночью, пока ты спал, я изобрел крылья, чтобы летать, как птица. Вот они». Лысый протянул свою ношу стриженному под горшок пареньку. «О отец мой, — отвечал ему паренёк, — я поистине восхищен божественной смелостью твоего ума, но в одном я смею с тобою не согласиться». Тогда взял слово лысый и бородатый. Он трагически наморщил лицо и сурово обратился к подростку: «О сын мой, в чем же причина твоего со мной несогласия?» Молодой человек потупился. Он покрылся краской стыда. Он готов был провалиться сквозь сцену и активно это показывал, большим пальцем правой ноги ковыряя под собой пол. «Ну же?» — торопил его с ответом изобретатель. Наконец, выдержав паузу, молодой человек решился. «О отец мой, — сказал он с пафосом, — ты сказал, что этой ночью я спал. Ты не прав. — Он посмотрел на отца. — Всю ночь я овладевал знаниями». Он вытащил из-за пазухи книжку с таблицами логарифмов и торжественно помахал ею в воздухе.

Далее они лили слезы и вымаливали друг у друга прощение, отец, восхищенный сыном, разрешал ему часок полетать, сын привязывал себе к плечам крылья, сверху опускался канат, сына поднимали над сценой и на время он исчезал из виду; затем под барабанную дробь откуда-то из-под театральных небес раздавался истошный крик, сверху летели перья, и что-то грузное и человекообразное с хлюпаньем падало на подмостки и, с секунду поизвивавшись в агонии, замирало, испустив дух.