И тут картинку отрезало. Давешнее мельтешение в глазах пропало, и вообще я словно бы головой ухнула в огромную корзину ваты — ничего не слышно, а видно только что-то белое и комковатое. Открыв глаза, я успела заметить, что полосатый замок проваливается сам в себя — медленно, степенно, но неотвратимо. Дмиид рванул машину в вышину — ну да, он маг, он всякие возмущения среды чувствовать обучен. А мы принялись выбирать веревку в шесть рук, удивляясь, до чего тяжело идет, и радуясь этой тяжести — значит, наши не выпустили свой конец. Правда, от меня толку сейчас было немного. Настолько немного, что я бросила тянуть и перегнулась через борт — меня рвало.
Разобрать что-то в дыму, пыли и зеленой мешанине, которая таки осталась висеть на канате, было сложно. Когда до комка на конце троса осталось метра четыре, Дмиид врубил защитное поле. Самолет тут же окутался пузырем, и тот мнговенно утратил прозрачность из-за дыма, облепившего пленку со всех сторон. А потом нас, как мяч для большого тенниса, поддали снизу великанской ракеткой, и мы понеслись неизвестно куда, теряя верх, низ и сознание.
Раздолбанный самолет лежал на здоровенной прогалине, у самой опушки зрелой березовой рощицы. Его левая передняя пара крыльев… хотя нет, пара — это правое и левое крыло, а тут даже не знаю, как назвать, но вы, наверное, поняли… так вот, левая часть передней этажерки таки столкнулась с кривоватой белоствольной красавицей. Обоим участникам соприкосновения это на пользу не пошло: у красавицы была основательно попорчена прическа и не слишком стройный стан, у этажерки — половинка. Но это никого не волновало.
Мы все сидели в теньке остатков летающей машины и то говорили разом, то хохотали, как безумные, пересказывая друг другу впечатления от полета и вообще от путешествия — хотя ничего особо смешного не было.
Когда "ероплан" таки вырвался из цепких объятий растительной ловушки и корни-веточки посыпались вниз колючим дождем, мы с Сайни болтались на канате эдакой львиной кисточкой. И мотало нас соответственно. Не знаю, как кто, а я закрыл глаза и вцепился в узел безумной устрицей (а бывают разумные?). Правда, когда нас потащили вверх, я глаза приоткрыл и успел разглядеть, как стремительно уменьшающийся в размерах замок внизу окутывается клубами пыли и проваливается сам в себя — словно в его подвале какой-то доброумышленник рванул килограммов двести тротила. Затянуть нас в кабину не успели — самолет догнала взрывная волна, и аппарат закрутило, как теннисный мячик в струях городского фонтана. Снова пришлось притвориться двустворчатым моллюском.
Как Дмиид с Бержи сумели выровнять это авиачудо и посадить его, да еще с хвостом из веревки и мужиков — это их спрашивать надо. По-любому, им респект и уважуха, как говорит мое вновь счастливо обретенное рыжеволосое чадо-чудо. Насколько я понял, садились мы на честном слове и одном крыле. То есть, крыльев было четыре, но это не слишком спасало, потому что двигатель это невозможного, невообразимого транспортного средства напрочь отказал. В итоге аппарат спланировал на эту полянку, относительно ровную с высоты птичьего полета, но при ближайшем рассмотрении бугристую, как подошва туристического ботинка. А рассматривать нам пришлось ой как близко: при посадке мы с Сайни по-прежнему болтались королевскими подвесками, так что нас сперва поволокло по земле, а когда я понял, что лучше бросить вервие, так еще и прокатило по ней кубарем. Хорошо хоть скорость при посадке была невелика да навыки падения с велосипеда выручили.
Потом оказалось, что пассажиров в третьем, свободновисящем классе было не двое, а трое: в последнюю секундочку, печенкой почувствовав приближение катастрофы, в канат вцепился Чкаа. И после приземления, когда вся компашка собралась у разбитого… э-э-э… аппарата и обменялась объятиями, восклицаниями и спасибами, "заяц" принялся, мешая два языка, оправдываться. Мол, это не он напустил на нас "зеленую ползучую смерть" и вообще "Чкаа будет хороший друг".
— Да уж ясно, что не ты, — дерзко сверкнув глазами, выдала вдруг Юлька. — Это работа Криис, я ее, бля, там видела.
На мой немой вопрос несколько нервничающая доця пояснила, что "бля" — это неопределенный артикль женского рода, добавляемый к именам особо уважаемых дам в Смарис. А мужской артикль будет "мля".
— Спроси у Дрика, если мне не веришь, — на меня уставились два честных-пречестных глаза.
Читать дальше