Олег Аксеничев - Дорога на Тмутаракань

Во вторую ночь была гроза. Боевые кони, привычные к грохоту битвы, все равно пугались, когда с громовым треском рвалась ткань небосвода и Перуновы всполохи бешеным пламенем приваривали небо к земле у недостижимой для смертного линии горизонта. Отсветы молний причудливо играли на перьях орланов, неотступно следовавших за войском.

Призрачной радугой всех оттенков серого цвета возгорались при электрическом освещении волчьи шкуры. Могучие хищники молча текли серебристыми ручьями по флангам русской дружины, терпеливо ожидая поживы. При каждом ударе молнии на волчьей шерсти высыпали небольшие голубоватые огоньки, и треск соприкасавшихся волосинок, казалось, призывал новую песню грома в небесах.

Когда гроза успокаивалась, гласом Божьим от низких облаков доносился орлиный клекот. «Все сюда, — захлебывались хищные твари. — Будет пир, будет праздник. И на разбросанных по Половецкому полю костях каждый ценитель падали найдет себе трапезу по настроению, блюдо по вкусу. Все сюда!»

А праздновавшие весну соловьи твердили свое. «Свадьба!» — пели соловьи, и тоненькие горлышки вздрагивали в такт каждой руладе. «Любовь», — слышался звонкий ночной щекот, засыпавший только под утро.

Любовь... Тоже — увы! — иногда гибельное чувство.

Утром на смену исчезавшим до темноты волкам приходили лисы. Хитрые и злобные, они не уживались среди себе подобных, напоминая поведением большинство людей. Но сейчас они держались большими стаями, бросаясь изредка прямо под копыта коней, визгливо тявкали, задрав окаймленные черными губами морды цвета свернувшейся крови. Бывалые дружинники, повидавшие степь, говорили, что лисы боятся красных щитов, притороченных к седлам, но веры им не было. Все чаще видно было, как воины делают знаки, отражающие злые чары, или хватаются за кресты или змеевики-обереги, висевшие на шее у каждого.

Русская земля, ты уже за шеломянем!

Шеломянь — водораздел рек, водораздел Дона и Днепра, говорят одни.

Шеломянь — старый могильный курган, похожий на шлем воина, утверждают другие.

Между русским воинством и Русью легла смерть. Как хотелось бы мне ошибиться, написать, что зловещие предзнаменования были просто неверно истолкованы, но...

Но мы с вами говорим о том, что было, а история, как известно, не терпит фантазий.

Выдумки оставьте иным музам.

Новый храм был схож с ящером из детских сказок. Вздернутый портал входа казался распахнутой пастью, поглощающей всех, кто, добровольно или по принуждению, заходил во внутренние помещения, еще не отделанные до конца.

Каменотесы исходили потом, капли которого едва не замерзали под холодным, по-настоящему зимним ветром, лелеявшим на своих крыльях отвратительные миазмы Меотийских болот. Каменотесы исходили ужасом, стараясь не смотреть на затянутых в черное надсмотрщиков, стоявших спиной друг к другу в центре храмовых залов. В скрещенных на груди руках они держали плети, где кожаные ремни переплетались для усиления удара со стальной проволокой.

«Это даже не Вавилонское пленение, брат Иосиф бен-Иешуа, — опасливо шептал один из каменотесов другому. — Это вернулись времена владычества фараонова».

«Это вернулись времена Содома и Гоморры, — тихо отвечал Иосиф бен-Иешуа. — И молю Господа, чье имя неизреченно, чтобы гнев его поразил нечестивцев, как в старые времена!»

Они молили о том, чтобы гнев Божий упал на город Тмутаракань, не подозревая, что это давно уже случилось.

Один из Старых Богов, чей древний истукан горделиво возвышался на залитом кровью пьедестале, пылал гневом, источая его в окружающее пространство, напитывая им не только населявших город людей, но и, казалось, самые стены.

Человек любит дом и ненавидит тюрьму. Но ведь все едино, стены есть везде.

Только разные — добрые и злые.

Тмутаракань стала городом злых стен.

Сгинули печенеги, но остались после них курганы и статуи. Так уж повелось, что память о народе, хоть она и не материальна, живет дольше, чем сам народ. Половцы гордились прошлыми победами над печенегами, и старики, греясь на солнце, рассказывали притихшей детворе, как они, когда сами были такими же молодыми, слышали об этом из уст участников сражений. Но замшелые, выветренные каменные изваяния, мимо которых с протяжным скрипом тянулись от кочевья к кочевью половецкие вежи, ничем не походили на грозного противника из народных легенд и преданий и назывались просто каменные бабы.