Роберт Асприн: Крылья рока

Какими бы неприятными и болезненными для народа Санктуария ни оказались последствия, дела обстояли не так уж плохо, как могли бы.

— Опять вы?! Вон отсюда! Домой — в Лабиринт! На причалах нет легкой поживы!

Монкель, глава рода Сетмур, изумленно обернувшись, посмотрел на своего товарища. Мгновение назад Старик еще спокойно шел рядом с ним. Теперь же он был в шести футах позади и гневно кричал в узкий проход между двумя зданиями, стоящими вдоль причалов гавани.

— И не возвращайтесь! — он картинно стукнул ногой, послав в сторону переулка облако пыли. — Последнего громилу, которого поймали здесь, разрезали на наживку. Слышите? И не думайте возвращаться!

Монкель подошел ближе и, вытянув шею, всматривался в переулок. Пространство было завалено бочками, коробками и укутано тенями, и Монкель не смог разглядеть ничего необычного. Ни фигуры, ни крадущиеся тени не тронули его немигающий взгляд.

Но он давно уже научился доверять суждениям своего товарища в вопросах безопасности в этом незнакомом страшном городе.

— Я просто схожу с ума, когда вижу, как подобный сброд шатается у причалов, — пробормотал Старик, когда они вновь продолжили путь. — Это беда всех денег. Как только появляется некоторый их избыток, тут же собирается всякое отребье, желающее поживиться.

— Я ничего не видел. Там кто-то был?

— Двое. Вооруженные, — спокойно ответил Старик. — Снова повторяю тебе, научись лучше пользоваться своими чудными глазами, если собираешься выжить в этом городе.

Монкель пропустил это предостережение мимо ушей, как и дружескую насмешку в глазах Старика.

— Двое? И что бы ты делал, если б они, ответив на твой вызов, напали на тебя?

Старик повертел зажатый в руке кинжал, и его глаза сверкнули.

— Выпотрошил бы и продал на базаре, — подмигнув, он засунул кинжал в ножны на поясе.

— Но ведь их было двое…

Старик пожал плечами:

— Я встречался и с худшими раскладами. Как большинство людей в этом городе. И они не из тех, кто хорош в честной драке.

К тому же нас тоже двое.

Монкель внезапно вспомнил про собственный нож, так и оставшийся в ножнах на поясе. Старик настоял, чтобы он купил его и постоянно носил с собой. Это был не тот нож, которым пользуются рыбаки при починке сетей и канатов, а зловещий боевой клинок, предназначенный для того, чтобы проходить между ребрами и полосовать вытянутую руку или кулак. В своем роде это было такое же замечательное оружие, как и нож рыбака, но Монкель с опаской относился к нему.

Когда низкорослый бейсибец внезапно осознал, как близко он был к поножовщине, в душе его пробежала волна страха.

И страх этот усиливался по мере того, как до Монкеля доходило, что если бы драка состоялась, она завершилась бы прежде, чем он успел среагировать. Остался бы он жив к концу ее или нет, зависело исключительно от мастерства Старика.

Тот, похоже, прочел его мысли и обнадеживающе положил руку на плечо юноше.

— Не беспокойся, — успокоил он. — Главное — вовремя их обнаружить, а не сражаться. Это все равно что ловля рыбы: если не можешь определить, где она, не сможешь и поймать ее.

— Но если бы они напали…

— Покажи им спину, и они нападут. Но если ты обнаружишь их, не рискнут. Они ищут жертву, а не драку. Если ты трезв и смотришь им в лицо, они исчезают, отправляясь искать более легкую добычу. И воры.., и убийцы. Все одинаковы. Просто держи глаза открытыми, и ты в безопасности. Так и передай это своим сородичам.

Монкель медленно покачал головой — не в знак несогласия, а в изумлении. Ни один год его жизни не прошел без того, чтобы друг, родич или знакомый не пропал в царстве теней. Смерть приходила в разных обличьях к тем, кто бросал вызов морю, живя им: внезапный шторм, ненанесенный на карту риф или отмель, нападение неведомого чудовища или просто минутная небрежность, приведшая к несчастному случаю. Глава рода Сетмур видел все это еще до того, как достиг поры возмужания, а особенно теперь, когда стал главой рода, и считал, что привык к тому, что тень смерти витает над людьми его ремесла. «За улов мы расплачиваемся кровью», — эту поговорку он сам применял не реже, чем слышал.

Однако насильственная смерть, результат убийства или нападения, была для него в новинку. Обыденность, с которой жители этой новой земли вступали в схватку и защищали себя, выходила за рамки его понимания. Но вот что пугало его больше всего: не насилие, а легкость, с которой его новоприобретенные друзья принимали его. Они подвергали сомнению и оспаривали само существование этого насилия не больше, чем приливы или заход солнца. Это была неотъемлемая составная часть мира Старика… ставшего теперь и его миром.