Роберт Асприн - За далью волн

Корс Кант задышал медленно и ровнее, как его учил Мирддин, чтобы успокоиться. Так можно было освободить разум от тенет плоти, дать ему возможность путешествовать по воздушной стране памяти. Неожиданно перед мысленным взором Корса Канта возник образ: Куга, стоящий у борта корабля и держащий в руке зажженный фонарь, причем стоит он именно у того борта «Бладевведд», что обращен к берегу. Сакс тогда сказал, будто волнуется, как бы его люди не узнали, что он испытывает страх перед грядущим боем.

И вновь Корсу Канту стало ужасно стыдно: он вспомнил и то, что последовало за этим. Он дал еще одно поспешное обещание, поторопился поклясться Куге: «Я никому не скажу, что видел тебя здесь» — точно так же, как поклялся Ланселоту отвечать на все его вопросы.

«О, Христос, о Маха, это все моя вина! Я виноват во всем!» Теперь Корс Кант понимал, что не сдержал клятвы, не рассказав ни Кею, ни Ланселоту о сомнительном поведении Куты. Расскажи он об этом — они заподозрили бы измену. Тогда и высадились бы в другом месте и не напоролись бы на засаду. И люди не погибли бы.

— За Лангедок! — весело вскричала Анлодда. Ее меч взметнулся подобно крыльям стрекозы. Она потрепала юношу по плечу, чтобы приободрить.

Ланселот уверенно расхаживал впереди своего маленького войска, готовя его к бою.

Все молчали. Марк слышал, как скрипят колесики каталки, которую пожарные везли к лестнице. Довезли, сложили ножки, понесли наверх.

В полной беспомощности Бланделл смотрел на гору пустых пластиковых пакетов, трубки, по которым через капельницу должны были закачивать в вены Питера Смита какие-то растворы. Он отвернулся, не в силах смотреть на то, как по лестнице уносят наверх мертвое тело Питера.

Купер ушел вместе с пожарниками. Теперь там, на первом этаже, они опять примутся пробовать делать Питеру искусственное дыхание. Все впустую. Для проформы, чтобы потом отчитаться, а не то как бы до суда не дошло.

Все сидели, не зная куда себя деть. Гамильтон тихонько плакал. Уиллкс тыкал в машину кончиком карандаша — так, как тыкал бы тростью в дохлую собаку, лежащую на дороге.

Бланделл смотрел и смотрел на Уиллкса. В конце концов тот повернул к нему голову.

— Я должен, Хэнк, — сказал Марк.

Уиллкс не отозвался — сделал вид, что не понял, о чем речь.

— Машина ведь в полном порядке. — Старик упорно молчал, а может быть, ему было просто нечего сказать. — Бланделл прокашлялся. — Ведь все дело было в Питере, верно? Он сопротивлялся. Да и связь была на честном слове, не удалось бы…

Бланделл не договорил, решив, что сейчас не время учинять разбор полета. Но в уме у него вертелась масса обвинительных фраз, поскольку он считал, что можно было бы устроить Куперу обструкцию и отказаться выполнять его приказ.

— Я иду, — заявил он в конце концов, и притом довольно решительно.

Никто не возразил ему, никто не стал отговаривать. Марк сглотнул слюну. Он понимал, что его заявление — покрепче клятвы вступающего в ложу, посильнее присяги. Теперь он солдат, воин времени. Слово чести вынуждало его довести дело до конца.

— Я иду, — повторил он. — Генри, включай.

Старик совершенно механически исполнил распоряжение Бланделла. Остальные, как зачарованные, разошлись по своим рабочим местам. Казалось, каждый участвует в страшном сне, и все движутся в танце, как марионетки, которых кто-то держит на ниточках.

«Никто не спорит, даже я», — подумал Бланделл, вздрогнув. Он встал и направился к энергетической установке.

Все работали молча, озаренные голубоватым свечением, исходившим от включившегося «пончика». Почему-то он напомнил Марку жерло вулкана Стромболи. Казалось, это жерло и служит кукольником, из него и тянутся к каждому из ученых ниточки, ниточки, начинающиеся созданием и заканчивающиеся уничтожением. Обменивались только короткими рабочими фразами. «Питание — сто процентов». «Поле сфокусировано». «Микроутечек нет».

«Я не могу отказаться, — думал Бланделл. — Не могу остановиться, не могу сказать „нет“. Меня тянет к 48.851.164.817.00 кальвинистским предназначением. Как во сне, он в нужный момент покинул энергетическую установку, подошел к „пончику“ еле слышными шагами, хотя для него самого каждый собственный шаг звучал подобно пушечному выстрелу. Подойдя, Бланделл разделся донага.

Поле покалывало кожу все сильнее. Наконец Бланделл оказался в центре «пончика».

«Нужно что-то сказать. Какие-нибудь прощальные слова».