Роберт Асприн - Истории таверны «Распутный единорог»

— Она просит вас поправить подушки, — сказал он резко, взял свой кинжал и направился в зал. Повитуха проскользнула назад в спальню, скрывавшую все, кроме лица Сэмлейн. Лампа, стоящая возле кровати, окрашивала его в желтый цвет. Стукнула задвижка, опустившаяся почти сразу после того, как закрылась дверь.

Регли схватил Сэмлора за руку.

— Ну, что она хотела? — настойчиво спросил он.

Сэмлор выдернул руку.

— Спроси ее сам, если думаешь, что это касается тебя, — сказал он. — Мне не до шуток. — Он вышел из комнаты и подошел к слуге, который должен был проводить его вниз по лестнице к парадной двери.

Мернорэд прищурился.

— Какой грубиян, — сказал он. — Совсем не подходит для приличной компании.

На этот раз Регли проявил благоразумие.

— О, этого следовало ожидать, — сказал он. — В Сирдоне дворянство всегда гордилось собой, оставаясь в общем-то бесполезным — вот почему Сирдон является частью Рэнканской Империи, а не наоборот. Его очень беспокоит тот факт, что он должен или сам идти торговать или голодать с остальным своим семейством.

Регли прокашлялся и постучал плеткой, находящейся в левой руке.

— Это, конечно, объясняет его враждебность по отношению к Сэмлейн и абсурдность…

— Да, совершенный абсурд, — поспешно согласился Мернорэд.

— …абсурдность нападок, направленных против нее, — продолжал молодой дворянин. — Хотя он сам оберегал ее от подобного падения. Фактически у меня значительные интересы в горном деле и торговле помимо обязанностей в отношении государства.

Это отступление успокоило Регли лишь ненадолго. Он вновь начал расхаживать, и шарканье его домашних туфель и периодические раздраженные замечания были почти единственными звуками в течение часа.

— Вы что-нибудь слышите? — внезапно спросил Мернорэд.

Регли застыл, затем бросился к двери спальни.

— Сэмлейн! — закричал он. — Сэмлейн!

Он схватился за бронзовую задвижку и вскрикнул — ладонь его обожгло.

Осознав ужас происходящего и действуя с большей силой, чем можно было ожидать от человека его возраста, Мернорэд выдернул боевой топор из скоб, крепящих его к стене, и ударил им по дверной панели. Дубовая дверь уже обуглилась до толщины вафли. Тяжелое лезвие прошло насквозь, впустив струю воздуха в раскаленную спальню.

Комната взорвалась, выбив дверь в обрамлении огня и щепок. Огонь отбросил Мернорэда к дальней стене как шелуху прежде, чем языки пламени достигли оштукатуренного потолка.

Пламя немного отступило назад, позволив Регли на мгновение взглянуть в охваченную огнем комнату. Повитуха доползла от кровати почти до двери, прежде чем умерла. Огонь так выгнул ее спину, что нож в горле выглядел огромным и красным.

Сэмлейн, возможно, перерезала себе горло, но так мало от нее осталось, что сказать что-то определенно было нельзя. Очевидно, она пропитала постель ламповым маслом и затем подожгла. Но то, что заставило закричать Регли — был большой сапожный нож. Деревянная рукоятка сгорела, и голый хвостовик торчал вверх из раздувшегося живота Сэмлейн.

Сэмлор спросил у уличного мальчишки, где храм Гекты. Мальчишка прищурился, а затем открыл глаза и ответил:

— А, «Черный шпиль»!

Сидя на лавке возле таверны напротив храма, Сэмлор понял, почему мальчишка так его назвал. Храм был построен из серого известняка, стены его выложены квадратом, а сверху он был покрыт обычным полукруглым куполом. Обелиск, венчающий купол, первоначально знаменовал победы Алар-Аспара, наемного генерала — уроженца Сирдона. Алар сделал много хорошего и для принявшего его города и для себя самого, жертвуя на постройку общественных зданий, чем снискал еще большее уважение. Сейчас ни один из предметов гордости Алара не сохранился видимым из-за тридцатилетних отложений древесного мусора и помета. Глядя на него, худшее, что можно было сказать о храме Гекты, это то, что он безобразный, грязный и находится в плохом месте — правда все это было справедливо для большинства зданий в Санктуарии, по мнению Сэмлора.

Пока караванщик потягивал из кружки простоквашу, из главной двери храма появился служитель. Взмахнув три раза кадильницей, он пропел вечернюю молитву перед равнодушной улицей и вернулся внутрь.

Дверь таверны осветилась — из нее, неся фонарь, вышел бармен.

— Подвинься, приятель, это место для посетителей, — сказал он приятному на вид юноше, сидевшему на другой лавке. Юноша встал, но не ушел. Бармен на фут втащил лавку в дверь, встал на нее и подвесил фонарь на крюк под вывеской таверны. Луч высветил в тени фигуру стоящего на задних лапах единорога, его налитый кровью пенис, такой же большой, как и рог на голове.