Роберт Асприн: Смертоносная зима

Страт проследил за отвратительными кусками, пока они не скрылись за углом, а затем сказал:

— Вашанку? Назад? Почему ты думаешь, что Бог исчез? Он просто перешел в стадию своего второго детства, вот и все. Он, как ребенок, потерял чувство меры.

Страт повернулся к Ишад, взгляд его был подавленным, а ее обостренные нервы подсказали, что на сердце у него тяжело.

— Тебя это устраивает, Ишад? Весь этот порядок, что ты видишь сейчас перед собой? Это поможет тебе — подарит еще несколько ночей, чтобы ты могла спать со мной, не испытывая нужду? Ты насытилась? И может ли некромантка вообще когда-нибудь насытиться? Достаточно ли этого, чтобы ты приняла меня сегодня?

В ее лоно, имел он в виду. В ее странном, затененном доме, с мерцающими свечами и бархатом, на берегу Белой Лошади У Ишад за Страта болела душа, и ради него она вмешалась в то, во что не должна была вмешиваться. Это правда, сегодняшние смерти частично были на ее совести; теперь в течение нескольких ночей ей не придется искать новые жертвы.

Она видела по глазам Страта, что он понимал — это было той ценой, которую необходимо было заплатить за то, чтобы он мог украдкой проводить с ней вечера на парчовых подушках. А он так желал этого.

Рэндал почуял, что разговор становится слишком интимным для посторонних ушей, и заторопился вслед за своим жертвоприношением к алтарю, вытирая руки о свою зимнюю шерстяную робу, и на ходу бросил через плечо:

— Нужно соблюсти ритуал, Туз. — Туз была боевая кличка Стратона.

Страт не обратил внимания на слова Хазарда, он продолжал смотреть на Ишад.

— В этом моя вина, да? — просто спросил он. — Это следствие того, что я сплю с тобой наперекор естеству?

— Люди сами вершат свою судьбу — это слишком личный вопрос и не подлежит обсуждению. — Она протянула руку, воспользовавшись моментом, чтобы дотронуться до его побелевших губ. Огромный пасынок вел внутреннюю борьбу с самим собой, положив руку на эфес меча. Он был готов попытаться убить ее, чтобы загладить свою вину.

Что бы тогда она стала делать? Причинила бы боль тому, в чьих руках чувствовала себя женщиной? Не такая уж она и грозная, чтобы настоящий мужчина не смог ее победить. Или, может, не грозная до тех пор, пока ее не спроецируют?

Страт не отстранился от ее прикосновения к его губам, а только сказал:

— Ишад, это больше, чем я просил…

— Это больше, Страт, чем мы просили. — Она провела рукой вниз вдоль его шеи и покатого плеча и задержала ее на бицепсе правой руки, — зная, что при необходимости в любой момент может сделать так, что его рука онемеет. — Это ваш бог ведет войну против богов илсигов и бейсибцев — если они у них есть, всколыхнув сердца людей и помутив их рассудок. Не мы. Мы почти так же невинны, как и твой меч, который вскоре будет покоиться в ножнах. Поверь мне.

Страт медленно кивнул: псевдо-пасынки заняли место настоящих после их ухода из города и, обнаглев, осмелились выступить даже против жестокосердных рейнджеров Третьего отряда. А уж про бойцов Зипа и говорить не стоило — НФОС готов был выпустить из них кишки и положить к ногам своего командира.

— И что теперь? — спросил гигант, и горе слышалось в его голосе.

Некромантка посмотрела ему в лицо и опять потянулась рукой, подняв голову вверх так, что капюшон упал и только волосы теперь затеняли ее лицо.

— Л теперь вспомни, что ты обещал мне в ту первую ночь — не обвинять меня в том, какая я есть, не обвинять себя в том, что ты должен делать. Не задавать слишком много вопросов, ответы на которые могут тебе не понравиться.

Воин закрыл глаза, и память выдала ему то, что она велела забыть до тех пор, пока не пришло время. Когда он открыл их, взгляд его смягчился.

— К тебе? — устало спросил он. — Или ко мне?

В ту ночь в нижней части Санктуария на вечно сырой улице, называемой Дорогой Колдунов, в башне-цитадели Гильдии магов Рэндал — Хазард из Тайзы проснулся, буквально задушенный собственными простынями.

Маленький колдун стал белым как полотно, и только веснушки ярко выделялись на его лице, когда простыни — невинное постельное белье — стянули его еще сильнее. Если бы рот его не был, словно кляпом, туго заткнут все теми же простынями, он смог бы освободиться, выкрикнув контрзаклинание. Но нет, рот Рэндала так же, как его руки и ноги, был плотно повязан враждебной магией.

Глаза его были открыты, и чародей уставился во тьму, которая вдруг стала рассеиваться перед его кроватью, где он тщетно сражался с простынями, явив, словно выросшую из сияющего облака нисибийскую колдунью Роксану с чувственной улыбкой на устах.