Роберт Асприн - Душа города

— Ты вернулся к простым смертным, — сообщила женщина, закутывая его в плащ и повернув туловище жреца так, чтобы плечи Молина оказались на относительно сухом пучке соломы.

Жрец приподнялся на локтях. Как после каждой встречи с Буреносцем, каждый мускул его тела, каждая кость, каждый нерв отдавались тупой болью, однако все было не так уж и страшно. Женщина молча повесила фонарь.

— Кама? — позвал Молин.

Он находился в каком-то грубо сколоченном строении, похожем на овчарню, судя по запаху. Во всяком случае, здесь можно было переждать непогоду. Жрец давно не встречался с дочерью Темпуса, тогда она была значительно моложе.

— Я видела, как ты словно застыл. Представляю, что с тобой произошло. Это был Вашанка?

— Нет.

Кама склонилась над ним, и фонарь высветил в темноте ее профиль. На женщине была закрытая черная кожаная туника. Волосы дочери Темпуса были уложены на голове в подобие короны, на лицо ниспадали отдельные мокрые пряди. Кама поежилась от холода и принялась искать свой плащ, который оказался весь покрытым грязью и был совершенно не способен защитить от дождя.

— Остальные уехали? — донесся до нее голос Молина. Кама кивнула:

— Они уже должны быть во дворце. Страт знает, что я с тобой. Он никому не скажет.

Молин глянул на лампу. Ему явно следовало бы встать на ноги и направиться в сторону дворца. В его жизни не было места любви или страсти, тем более, если это касалось Камы.

— Тебе не стоило со мной оставаться, — тихо заметил он, уводя свой рациональный аналитический ум прочь от политики.

— Мне стало любопытно. Всю зиму я слышала про Факельщика, ведь практически все удачные действия проистекали от твоих замыслов. Похоже, Молин, к тебе никто не питает особой любви, но тебя все уважают. Мне захотелось взглянуть на тебя самой.

— И ты увидела меня падающего с лошади и с пеной у рта!

Кама ответила быстрой полуулыбкой.

— А что, Третьему отряду и впрямь достанется мясо и бренди?

— За мной больше нет ни империи, ни преданного жречества, — признался Молин. — Я не могу испытывать человека на верность, как не могу и вдохновлять. Я знаю свои возможности. Еще задолго до того, как процессия двинулась из дворца, я подкупил поваров. — Пробившаяся сквозь соломенную крышу струя воды хлынула ему прямо в лицо. — Никто из потрудившихся на благо Санктуария не должен остаться без вознаграждения в такую ночь, так что, если Третий отряд поедет в казармы, наемники получат свою долю. А как насчет тебя?

— Меня?

Кама пожала плечами и принялась дергать за бахрому наложенной на правую ладонь повязки.

— В казармах я не найду то, что хочу.

— Ты не найдешь это среди Третьего…

Кама повернулась и загадочно посмотрела на него.

Буреносец, ведьмы, дети — все, что было значимым в этом круговороте вещей, ушло из его головы, когда Молин приподнялся и обнял ее.

— Тебе не найти этого ни с кем из его людей. Такая мысль уже приходила в голову Каме, вот почему они без колебаний рухнули на солому.

Они возвратились во дворец лишь после того, как на востоке тускло посветлело небо, однако, как надеялись оба, раньше, нежели встанут с постели те, с кем Молину предстояло повидаться. Они ничем не отличались от других вымокших, усталых путешественников, ищущих пристанища за стенами дворца. Молин не стал помогать Каме сесть в седло или смотреть, как гарцует ее конь. Жрец и впрямь сознавал, что захвачен чувством, похожим на внезапную любовь, но оно было не настолько сильным, чтобы он превратился в полного дурака. Он ничего не сказал бы, если бы Кама повернула коня и направилась в Лабиринт, как не прореагировал и на то, что она последовала за ним через ворота.

Жрец провел ее в илсигскую опочивальню, где ожидал увидеть Джихан, Детей Бури, Нико и прочих обитателей этого бедлама. К его удивлению, в опочивальне никого не оказалось, кроме склонившейся над колыбельками Сейлалхи.

— Они с наемниками или со жрецами? — осведомилась Кама озабоченно.

Молин покачал головой. Его разум дотянулся до того темного уголка сознания, в котором магическое наследие нисийцев, боги или же его собственная удача давали ему верные указания.

— С бейсой, — неспешно ответил он, а затем поправился:

— Возле змей.

Когда бейсибцы прибыли в Санктуарий, они привезли с собой семьдесят коричневых в крапинку яиц столь почитаемых ими бейнитских змей. Завернутые в девственно чистый шелк, яйца были помещены в специально оборудованную комнату, где камелек поддерживал камни постоянно теплыми. Еще до начала зимы яйца лопнули, и комната наполнилась змейками величиной в палец человека, которые стали предметом постоянного преклонения со стороны бейсы и ее личной свиты.