Максим Далин - Соавтор

Сперва меня это умиляло. Потом начало раздражать.

— Ты понимаешь, что я был живым мужчиной? — спрашивал я, одержимый абсурдной надеждой на понимание. — То, что тебе говорили в этом твоем клубе — это правда. Я был человеком. Мне не нравится.

Она хохотала и целовала мои латексные щеки.

— Не глупи. Слушайся мамочку. Я тебя обожаю, пупсик — я лучше знаю, что тебе надо.

Мне понадобилась неделя, чтобы ее возненавидеть.

Слово «мамочка» при жизни стопило намертво любые эротические проявления. Мамочка, папочка, бабушка. Манная кашка, сопельки. Она говорила: «Дусенька, возьми мамочку!» — вызывая у меня внутренний протест, непрошибаемый, как стена. Я молча смотрел на нее, а она запускала кукольную эрекцию щелчком кнопки на пульте: «Ну иди же ко мне, дурачок!» Я наблюдал за движениями своего тела, как за чем-то посторонним: член андроида снабжен рецепторами поверхности еще в меньшей степени, чем ступни. Я наблюдал за ней — и в подходящий момент говорил бархатным голосом продажной твари:

— Жирные складки на животе, мамочка. Морщины у рта. Шрамы от пластики видны.

Ее вышибало из оргазма, она бесилась или начинала рыдать. Жалкая месть…

— Ты — красивый гаденыш! — скулила она. Потом научилась выключать динамик, но ее не хватало на долгое молчание, ее угнетала тишина, она позволяла мне говорить — и я доводил ее до истерики с битьем побрякушек на туалетном столике.

В конце концов, она меня обменяла на ангелоподобную куклу с нежным личиком ребенка — без души. Моей новой владелице пришлось доплатить. Она сама приехала меня забрать. Вошла в комнату, легкая, светлая, как чайка, юная… Я с тихой нежностью любовался персиковым пушком на ее висках, ее хрупкой фигуркой, личиком ее — тоже, в какой-то мере, кукольным… пока не заметил в ее пальчиках пульт управления…

Она оказалась более утонченной и бесчувственной стервой. Мы быстро стали настоящими врагами. Она унижала меня с наслаждением: я стоял у ее кровати на коленях целыми ночами, с выключенным движком, не имея возможности даже моргнуть; она размалевывала мою маску своей косметикой, надевала на меня парик с кудряшками и испортила четыре комплекта моих пальцев своим несмывающимся лаком для ногтей. На прощанье предложила меня своему живому хахалю, громадному детине с красной мордой, веселой и глупой. Он, вроде бы, согласился, разглядывал меня, как порнографическую картинку, ржал, как мустанг, нес отвратительный вздор, от которого шмонило тюрьмой. У меня был выключен голос — но мы с хахалем встретились взглядами, и у него тут же прошел запал.

Не знаю, что он увидал в моих кукольных стекляшках — мне показалось, что ему стало стыдно. Через миг он взял себя в руки, снова ржал и похабничал, но ко мне не прикоснулся. Больше не пришел. Она рыдала в телефонную трубку — он не вернулся, а она продала меня снова.

Нынешней. Мужланистой бабище, любительнице тусовок с выпивкой. У бабищи — библиотека, доставшаяся от сбежавшего мужа; ее безмерно бесит, что я читаю, она вырывает книги у меня из рук и с матюгами швыряет их на пол. Будь я человеком или, по крайней мере, существом, способным чувствовать боль — она лупила бы меня; так, как есть — раз отбила ладонь о мою скулу и прекратила попытки.

И тоже твердит, что любит меня. А я — неблагодарная машина.

Сегодня я сопровождаю владелицу в клуб на закрытую вечеринку любителей андроидов.

Ее шофер, пожилой симпатичный мужик с лицом честного работяги, смотрит на меня искоса, время от времени хмыкая: «Срамота!» Я его понимаю. На мне кукольные тряпки — широченная рубаха из шелка цвета стали — в черном кружеве, штаны в обтяжку, ботфорты… Я смотрю в зеркало заднего вида на печального эльфа из идиотского мультфильма. Мне стыдно перед шофером. Владелица явно гордится мной, как престижной вещью.

Загородная вилла. Видеокамеры, охранник с пластмассовым лицом, громадный и патологически грациозный, как все андроиды. Щупленький лысоватый человечек с пультом управления — в стеклянной кабинке у ворот.

Я мимолетно завидую охраннику — пока не соображаю, что души в нем нет. Просто движущийся манекен. Все равно — счастливец.

Я рассматриваю автомобили на великолепной парковке. Вспоминаю. Дорого бы дал за то, чтобы хорошенько покататься — не в этом закрытом хромовом гробу с обшивкой из натуральной кожи, а — чтобы поток встречного ветра сорвал с меня мертвую бесчувственность маски, чтобы мир потек мимо двумя смазанными полосами… я понимаю, что это — иллюзия, но не могу не верить в нее и не думать о байках.