Наталия Чернышова: Гаденький цветочек[СИ]

— Но это же вековая традиция! И неужели не было хоть капельку лестно?

— С чего бы это?! Все эта ежегодная паладиновская истерия, венки из остролиста, гирлянды из омелы — бред собачий. И вообще какие ко мне претензии? Он же сам, потрясая моим старым носовым платком, объявил на пиру обет отправиться, куда мне угодно будет, что бы заслужить мою признательность. Ну вот я ему и сказала куда именно он может незамедлительно отправляться.

— Да, но согласись, что обычно таких напутствий дамы сердца своим паладинам не дают, особенно в присутствии полутора сотен гостей.

— Ну сколько раз повторять — он не мой паладин!

— Это точно, и после этого еще не скоро будет хоть чьим-то, — хихикнула Дея.

Дверь задрожала под напором четырех кулаков.

— Да подождите еще хоть полчаса. Я даже причесаться не успела.

— Бог с твоей головой, ты только посмотри, что мы нашли — взволнованные Дея и Люба вломились в светлицу, потрясая какой-то тощей запыленной брошюркой. К тому же клинописной.

— Ты права. Не было там никакого некроманта!

— А я что говорила!

— … но только пока. Смотри, вот он твой Цветочек Аленький.

И действительно на гравюре был он. Только надпись гласила — "Адская Хризантема".

— Редкая тварь. Практически бессмертна. Некроманты имеют привычку съедать ее семечко, для того что, если вдруг не повезет, возродиться.

— Это как?

— Элементарно — труп зарываешь и, поливая кровью выросшее из него растение ждешь, пока некромант заново не вылупится.

— То-то там так пусто было. Твой страж, небось, местных ей скормил еще раньше. Есть идеи, кто будет почетным десертом?

— А чего он тянул? Ведь возможностей было хоть отбавляй.

— Подождите-ка, я, кажется, нашла. Заключительный этап возрождения. Живая кровь должна пролиться в течение года от начала цветения в полнолуние на закате. — торжествующе процитировала Дея.

— Выходит, твой друг, страж-интеллектуал, терпеливо выжидал подходящее время и трогательно следил, чтоб ты от тоски раньше срока не зачахла.

— Не верю!

Дея и Любава о чем-то озабоченно шептались на диване. В гости мы, разумеется, не пошли.

— Не верю. — в двадцатый раз повторила я нервно меряя шагами горницу.

— В хризантему или в стража?

— Не знаю. Я ничего вообще не знаю. Вот вернусь и все выясню.

— Ты в своем уме? Вот вернешься, а он как возьмет и как скормит тебя своему Цветочку Аленькому!

— Настька, не будь кретинкой, не вздумай возвращаться!

— Давай, хоть папу дождемся!

— Вы не понимаете, я обещала, слово дала — вернуться через три дня.

— Ну что ты заладила, обещала, обещала, до твоего обещанного срока, в конце концов, еще бог весть, сколько времени осталось! Слышишь, как раз часы бьют.

— Раз, два. Всего-то? А мне казалось больше.

— Так пасмурно же. В такие дни всегда так. Вчера вообще дождь шел и сегодня с утра небо серое. Лето какое-то неудачное выдалось, больше на осень похоже. Расслабься, вот придет папа, и мы что-нибудь придумаем.

— Договорились? Ляг, поспи пока. Мы разбудим тебя, как только отец появится. Обещаем.

— Ладно, прилягу, но только на часок — позволила я уговорить себя сестрам.

За этот сумасшедший день я устала действительно страшно, но сон не шел на ум. Вместо этого я пыталась разобраться с неувязками в логике, задумчиво вертя шпингалет на ставне. Но ведь он взял с меня слово, что я вернусь не раньше чем через трое суток, не раньше! А не позже. Чему верить? И кому вообще по такой погоде ставни закрывать понадобилось?

Ругаясь сквозь зубы и отгоняя отвратительные предчувствия, я с лихорадочной поспешностью дергала заклинившую защелку. Нажала сильнее, шпингалет не выдержал, ставни с треском распахнулись. И знакомая с детства величественная картина — закат полыхает в полнеба, диск солнца на треть скрылся за лесом — заставила застонать от внезапно оформившейся мысли.

— В течение года, в полнолуние, на закате! Вот черт…

Как была в домашнем халатике, шлепанцах и недораскрученных бигуди, так и плюхнулась на клумбу с настурциями у подножия парадной лестницы. Вот только под низким грозовым небом она уже вовсе не была перламутрово-каремельной, а песок на дорожках даже отдаленно не напоминал розовый жемчуг.

Сад стоял поникший и серый, в ветвях надрывно завывал ветер, птицы и зверье попрятались. Мелкий моросящий дождь хлестко бил по лицу.

Пруд выглядел пустынным и по-осеннему заброшенным. Единственное яркое пятно в мутных сумерках — роскошно алеющий куст, на фоне которого неопрятной грудой чернел сгорбленный силуэт.