Терри Брукс - Первый король Шаннары

В потоках света, изливавшихся с почти безоблачного неба, Анар сиял зеленью деревьев и синевой реки. Со всех сторон доносилось пение птиц и возня мелких существ, шмыгавших в подлеске. Однако тропа была затоптана и замусорена отбросами, оставшимися от армии Северной Земли, и ни один человек не попадался им на глаза. Время от времени ветер доносил до них слабый запах гари, а тишина становилась такой пронзительной, что заставляла жителя приграничья и девушку опасливо озираться по сторонам. Они прошли мимо нескольких домиков и сараев, одни из которых уцелели, другие сгорели, но все они были пусты. Дворфы не появлялись. Никто не повстречался им на пути.

— Не стоит удивляться, — заметила Марет, когда Кинсон сказал что-то по этому поводу. — Чародей-Владыка совсем недавно покинул Восточную Землю. Дворфы наверняка еще прячутся.

Замечание казалось логичным, но Кинсон все равно не мог спокойно идти по неправдоподобно пустынной местности. Его беспокоило отсутствие даже случайных мелких торговцев, словно люди покинули эти места, решив, что дальнейшая жизнь в этих лесах лишена смысла. Он вдруг задумался над тем, что вот так могут исчезнуть все люди, словно их никогда и не было. Что, если дворфы полностью уничтожены? Что, если они просто перестали существовать? Четыре Земли никогда не оправятся от такой потери, уже никогда не станут прежними.

Довольные тем, что в пути можно молчать, углубившись в собственные мысли, житель приграничья и ученица друида крайне редко разговаривали друг с другом. Марет шагала с высоко поднятой головой, устремив взгляд вперед. Кинсон вдруг обнаружил, что гадает, о чем она думает. Не о своем ли происхождении? Выяснить, что она не дочь Бремана, когда она столько времени считала себя ею, — такое могло потрясти кого угодно. А предположение друида, что она, возможно, дочь темного существа, которое служит Чародею-Владыке? Это еще хуже. Кинсон не знал, как бы он сам реагировал на такое откровение. Навряд ли воспринял бы это легко. И пусть Бреман настоятельно убеждал Марет, будто в ней нет ничего от отца. Это не более чем рассудочный довод. Конечно, Марет умна и обладает здравым смыслом, но превратности судьбы, преследовавшие ее в детстве, и трудное отрочество сделали девушку ранимой, и ей, должно быть, тяжело терять то немногое, во что она сохранила веру.

Время от времени Кинсон подумывал, не поговорить ли с ней об этом. Сказать, что она именно такая, какой считала себя все время, что очень добра, он сам не раз был тому свидетелем, а такая малость, как кровное родство, никогда не сможет повредить ей. Но житель приграничья боялся, как бы его слова не показались девушке снисходительными, и не хотел рисковать. Несмотря на резкое замечание, вырвавшееся, когда Бреман предложил Марет пойти с ним, Кинсон был просто счастлив, что это случилось. Ему было хорошо с ней, нравились их разговоры, радовало, что каждый понимал, о чем думает другой. Он дорожил той близостью, проявление которой ощущал во множестве мелочей, с трудом поддающихся определению, — в интонациях ее голоса, в том, как она смотрела на него, в чувстве товарищества, выходившем за рамки отношений обычных попутчиков. «В конце концов, — решил он, — если у нее возникнет потребность поговорить, довольно того, что я здесь». Она знала, что ему все равно, кто ее отец и откуда он пришел, знала, все это не имело для него значения.

На закате они подошли к Кальхавену. Вечерело, воздух становился холоднее, среди предвечерних те ней витал резкий отвратительный запах смерти. Город дворфов был сожжен до основания. Остались лишь запорошенная пеплом земля, камень, несколько обуглившихся бревен да валявшиеся повсюду трупы. Большая часть убитых лежали там же, где они упали. Трупы невозможно было отличить друг от друга, если не считать того, что более мелкие указывали на детей. Житель приграничья и девушка вышли из-под деревьев на поляну, где некогда располагался город, постояли в горьком раздумье и медленно побрели по местам бойни. Нападение произошло неделю назад, пожары давно догорели, и земля под руинами уже начала оживать — сквозь пепел пробивались крошечные зеленые ростки. Но людей в Кальхавене не было, и над его почерневшим остовом покрывалом равнодушия висела тишина.

На месте городского центра они обнаружили огромную яму, в которой лежали обгорелые останки сотен дворфов.

— Почему они не бежали? — тихо спросила Марет. — Зачем остались? Они должны были знать. Неужели несчастных никто не предупредил?