Кертис Джоблинг - Восхождение Волка

– Но! – крикнул Мак Ферран, щелкнув зажатыми в руках поводьями.

Старый конь медленно двинулся вперед, таща за собой тяжелогруженую телегу. Дрю продолжал стоять немного в стороне, наблюдая, как вращающиеся большие колеса прорезают колеи в мокрой глине. Моросящий дождик постепенно переходил в ливень, в небе загрохотал гром, и телега размылась, исчезла за водной пеленой.

Топорик на мгновение завис в воздухе, свет зажженной лампы отразился на его лезвии. Сверкнув, как молния, топорик упал вниз и с похожим на разряд грома сухим треском развалил надвое поставленное на попа полено. Дрю повесил топорик на прибитый к стене сарая крючок, собрал с пола наколотые поленья и, сняв подвешенную к потолочному брусу лампу, направился под холодным дождем назад, в дом.

После отъезда отца и Трента на ферме стало совсем уныло. Буря не утихала, стекла в окнах дребезжали, ставни хлопали, безжалостно хлестал дождь, грозно выл ветер. Весь двор превратился в огромное грязевое болото. Сквозь рев ветра Дрю слышал блеяние овец, доносившееся из загона за амбаром, куда он сам пригнал их сегодня вечером.

Дрю втайне надеялся, что его недоразумения с животными остались позади, и был очень озадачен, когда обнаружил, что висевшее у него над головой проклятие никуда не делось. Когда он выгонял овец пастись на луг, они по-прежнему вели себя капризно и непредсказуемо. Трудно было поверить, что это те же самые овцы, которые неделей раньше по первому зову охотно сбегались к Дрю. Семь дней назад они были совершенно другими, но с появлением невидимого хищника стали нервными и неуправляемыми. Вначале Дрю пытался подольститься к овцам, уговорами заставить их выйти попастись на часок рядом с домом, но, не добившись своего, постепенно начал терять контроль над собой и принялся кричать на овец, чего никогда не делал раньше. Овцы, в свою очередь, не желали выполнять его команды – такое с ними тоже случилось впервые. Все это время Дрю настороженно слушал и наблюдал, пытаясь найти малейшую зацепку, способную объяснить, что же происходит, но напрасно. Теперь он не сомневался в том, что этого чужака – кем бы он ни оказался – следует очень сильно опасаться.

Проведенный наедине со своими невеселыми мыслями день не улучшил настроения Дрю – оно было мрачным, как никогда. Неизвестная опасность, посеявшая панику среди овец, оказывала свое влияние и на самого Дрю – он чувствовал беспокойство, тревогу и даже отказался от ужина, чего с ним никогда не бывало. Толкнув локтем дверь, Дрю вошел с охапкой дров в прихожую, стряхнул с плеч промокший плащ, скинул с ног ботинки и босиком, дрожа от холода, поспешил в гостиную, где в кресле перед догорающим камином сидела его мать с вязанием в руках. Дрю подкинул в камин пригоршню щепок для растопки, положил на догорающие угли пару поленьев, а затем свернулся калачиком у ног матери, вытянув к огню раскрытые ладони.

– Как ты себя чувствуешь, сынок? – спросила мать, опуская спицы и моток шерсти.

Она наклонилась, нежно провела рукой по влажным волосам Дрю, а затем приложила ладонь к его лбу, проверяя температуру. Дрю знал, что она у него повышена.

– Неплохо, ма, – солгал он, борясь со спазмами в желудке. Дрю поднял взгляд на каминную доску, где под отцовским гвардейским мечом Вольфсхед – Волчья голова – висели старинные медные каретные часы. Была почти половина десятого вечера – к этому времени отец с Трентом обычно уже возвращались домой. Дрю решил, что они задерживаются из-за непогоды.

Встав и потянувшись, он выдавил из себя улыбку, это было лучшее, что он мог сделать для матери.

– Хочешь чаю, ма? – спросил Дрю, направляясь на кухню. Горячий чай – это единственное, что способен сейчас удержать в себе его желудок.

– С удовольствием, – сказала мать ему вслед. Наполнив чайник водой, Дрю поставил его на большую старую печку. Если его брат совершенно четко следовал по стопам отца, то Дрю во всем походил на мать, переняв у нее спокойный миролюбивый нрав и легкий характер. Он всегда считал, что его мать многое потеряла в юности, поступив в Хайклиффе судомойкой на придворную службу. Если бы обстоятельства сложились иначе, с ее острым умом и находчивостью она могла бы стать очень образованным человеком.

Оставив чайник на огне, Дрю возвратился в гостиную и сел, скрестив ноги, на коврик у камина.

– Поужинаешь? – заботливо спросила мать.

– Нет, совсем не хочется есть, ма. Прости, – ответил он, помня о том, сколько времени она провела у плиты, готовя ужин. Ему хотелось только одного – уйти в свою спальню и лечь на кровать, оставив мать ужинать в одиночестве.