Посмертные маски не казались столь же безжизненными, как во Временном Пристанище. Выражение их лиц было вполне осмысленным и живым, словно они только пережидали здесь дурные времена и готовились вернуться в мир людей.
Ощущение силы было столь мощным, что хотелось тотчас же ей завладеть, подчинить себе, чтобы ничто в мире не могло более его остановить, но Руффус чувствовал в этом западню. Он понимал, что ни в коем случае нельзя поддаваться первому порыву, потому что тот исходил не напрямую от силы.
Пульсация родимого пятна все усиливалась, синхронизируясь с пульсациями светового луча. Радужная коса потянулась к нему, но какая-то сила совершенно очевидно препятствовала этому, от чего она приняла причудливо изогнутую форму. И все же тоненький ручеек отщепился от нее и устремился к Руффусу. Тот на мгновение испуганно сжался, но контакт произошел на удивление легко и безболезненно. Теперь поток силы, истекавший из всего склепа, дробился на два неравных рукава, меньший из которых втекал в принца через родимое пятно, оживавшее все более. Возникало причудливое ощущение, словно грифон, форму которого оно имело, проснулся и пытался расправить свои крылья.
Внешний прилив силы будоражил кровь, толкал к каким-то действиям, сущность которых оставалась сокрытой от Руффуса, но ему вполне удавалось сохранять над собой полный контроль, отмечая эти изменения как бы со стороны. Спокойствия ему добавляло сознание того, что на крайний случай придет помощь от Странда.
И вдруг он услышал голос, исходящий от ожившей посмертной маски Селмения Первого. Руффус, и не без основания, полагал, что именно Селмения, хотя никогда того не видел. А может, никакие маски и не оживали, а голос раздавался напрямую в его голове, а все остальное было лишь нераспознанной иллюзией.
«День добрый, Руффус. Ты очень хорош, силен. Ты даже сумел без помощи каких-либо талисманов отобрать у меня немного сил, но мы оба знаем — это все, на что ты способен, — голос лился мягко, обволакивая сознание принца, баюкая, усыпляя. — Более я не уступлю тебе, и ты не можешь взять целиком того, что принадлежит всем моим потомкам. Считай, что полученный тобой ручеек силы — доля в наследстве. Остальное уже не отнять у твоего брата, так что добиться решающего перевеса — увы, не удалось. В поединке нам придется выступать в одной весовой категории. Не скрою, ты нравишься мне, и я очень сожалею, что ты вступил на путь, который, по всякому, лишит меня одного из потомков. Но что делать?»
«Оставь нас. Руффус, это я, Серроус. День добрый».
«З-з-здравствуй, брат», — с ощущением сомнения и неуверенности ответил Руффус.
«Мы оба понимаем, куда завели дороги, выбранные нами, но поверь, я ничего не имею против тебя лично».
«Я тоже не держу на тебя зла».
«Давай встретимся завтра у столба богов. Встретимся одни и поговорим».
«Хорошо. Когда?»
«О чем вам говорить еще? Только душу друг другу растравите».
«Не мешай, пожалуйста, — и уже Руффусу: — Ну, например, под вечер, часа в четыре».
«Хорошо, хотя, действительно, зачем?»
«Вот видишь, даже он понимает, что нечего перед боем сопли разводить».
«По крайней мере, там, — не обращая внимания, — мы сможем говорить без вмешательства этих червяков, что сидят у нас в головах».
«Какая наглость».
«Да отстань ты».
«Да, я согласен. Завтра в четыре».
«До завтра».
«До завтра».
«Ну, а я, видимо, до послезавтра».
И наваждение исчезло, оставив Руффуса стоять ошеломленным посреди усыпальницы. Луч по-прежнему пульсировал, а поток исходящей силы, раздвоенный на две неравные части, упирался в родимое пятно принца, вторым своим концом, уходящим в неизвестность, искал, по всей видимости, Серроуса. Но все происходящее лишилось мистического налета.
В реальности разговора с братом и Селмением сомнений не было. В открытости и честности предложения Серроуса — тоже, так что завтра он намеревался прибыть к указанному месту к четырем часам, благо это вполне должно было согласовываться с общими планами. Столб богов. Загадочный артефакт, установленный неизвестно когда и кем. Возможно, и впрямь богами, только зачем? Единственное, чем он отличался от любой колонны или же природного столба — отсутствие любой магии на некотором от него отдалении. Радиус, на котором он начинал себя проявлять — постоянно менялся, но никогда не бывал меньше ста метров. Все, что существовало в этом мире магического, исчезало, как только оказывалось в пределах его досягаемости. Ни одно заклинание не имело действия, ни одни чары не могли удержаться, ни одна силовая линия, способная подпитывать магическое действие, не пересекала этого места. Да, здесь они действительно могли встретиться один на один и хотя бы попробовать поговорить как в старые времена.
Читать дальше