Гай Кей - Самая темная дорога

Она закричала в третий раз, громко, в Храме, и одновременно на пределе своего внутреннего голоса в небе далеко на севере:

— Финн, нет! Уходи от них! Это Лила. Не надо убивать! Уходи от них!

Она увидела, как он заколебался и обернулся к ней. В ее голове пылала белая боль, раскалывала мозг. Она чувствовала себя так, словно ее разрезали на кусочки. Он посмотрел на нее, и в его глазах она видела, как он далеко ушел и что она не может до него дотянуться.

Слишком далеко. Он даже не ответил. Отвернулся. Она услышала издевательский ответ Оуина Воину, увидела, как небесные короли выхватили свои горящие мечи. Вокруг нее пылал огонь; небо заливала кровь, и стены Храма тоже. Туманная белая лошадь Финна оскалила на нее зубы и унесла Финна прочь.

Лила в отчаянии вырвалась из державших ее рук. Шальхассан отшатнулся назад. Он увидел, как она шагнула, закачалась, чуть не упала. Выпрямилась, потянулась к алтарю, к топору.

— Во имя Богини — нет! — в ужасе закричала одна из жриц, прижимая ладонь ко рту.

Лила ее не слышала. Она кричала, она была далеко. Она подняла топор Даны, который имела право поднимать лишь Верховная жрица. Она подняла этот символ могущества высоко над своей головой и опустила с оглушительным грохотом на алтарный камень, и эхо разнеслось вокруг. И при этом она снова крикнула, черпая силу в могуществе топора, в могуществе Даны, взбираясь на его вершину, словно на мощную стену, чтобы послать мысленный приказ:

— Финн, я тебе приказываю. Именем Даны, именем Света! Уходи от них! Иди ко мне, в Парас Дерваль!

Она упала на колени в Храме, выпустив из рук топор. Теперь она могла только смотреть. У нее больше ничего не осталось; она была пустой оболочкой. Если этого окажется недостаточно, то все пропало зря, все было горькой, бесполезной тратой.

Финн обернулся. Он натянул повод рвущейся вперед лошади, развернул ее, чтобы встать лицом к бесплотному духу Лилы. Лошадь пятилась и яростно сопротивлялась. Она вся состояла из дыма и огня. Она жаждала крови. Финн обеими руками вцепился в поводья, изо всех сил принуждая ее остановиться в воздухе. Он смотрел на Лилу, и она увидела, что теперь он ее узнал, что он вернулся назад достаточно, чтобы узнать.

Поэтому она сказала мягко, используя связывающий их мысленный канал, потому что в ней не осталось силы, только печаль, только любовь:

— Ох, Финн, прошу тебя, уходи от них. Прошу тебя, вернись ко мне.

Тут она увидела, что он широко раскрыл свои призрачные глаза, как делал это раньше, когда еще был прежним. А затем, за мгновение до того, как она потеряла сознание, ей показалось, что она услышала внутри себя его голос, произнесший всего одно слово, но то единственное, которое имело значение: ее имя.

В кольце Ким не было заметно даже самой слабой искорки, и она знала, что ее не будет. Она бессильна, у нее нет ничего, кроме горя и жалости, а они помочь не могут. Часть ее сознания настойчиво, отчаянно напоминала ей, что это она выпустила на волю Охоту в ту ночь на краю Пендарана. Как она не поняла тогда, что произойдет?

И все же она также понимала, что без вмешательства Оуина у реки Адеин альвы и дальри погибли бы. Она ни за что не успела бы добраться до гномов. Айлерон и воины Бреннина, сражаясь в одиночестве, были бы растерзаны. «Придуин» вернулась бы от Кадер Седата и обнаружила бы, что война проиграна, а Ракот Могрим торжествует.

Оуин спас их всех. Кажется, для того, чтобы уничтожить теперь.

Такими были ее мысли в ту секунду, когда Финн в небе повернул свою лошадь прочь от остальных и поскакал на юг. Ким прижала ладони ко рту; она услышала, как Джаэль ахнула и что-то прошептала. Но не расслышала, что именно.

Зато она услышала, как Оуин громко закричал вслед Финну. Небесные короли взвыли. Финн боролся со своей лошадью, которая среагировала на крик Оуина. Она пятилась и лягалась в небесной вышине, била копытами. Но Финн не уступал: пытаясь усидеть на лошади, он натягивал поводья, заставляя ее двигаться на юг, прочь от королей, от Оуина, от крови грядущей Охоты. Снова Джаэль что-то пробормотала, и в ее голосе прозвучало душевное страдание.

Финн ударил пятками строптивую лошадь. Она заржала с яростным вызовом. Вопли королей напоминали вой зимнего ветра. Они были дымом и туманом, они держали огненные мечи, они были смертью в краснеющем небе.

Затем их завывания изменились. Все изменилось. Ким громко вскрикнула от бессильного ужаса и жалости. Потому что ускакавшая на некоторое расстояние к западу, к заходящему солнцу, Иселен сбросила своего наездника, как нимфа Имрат сбросила своего, но не из любви к нему.