Джулия Джонс: Пещера Черного Льда

Лагерь находился в пяти лигах к югу и отсюда не просматривался, укрытый в чаше долины. Райф видел только быстро темнеющее небо, низкие холмы и каменистые плоскогорья Пустых Земель. Однако он чувствовал что-то, чего нельзя выразить словами, — так бывало с ним, когда он просыпался в кромешной тьме от страшного сна или в тот день, когда Тем запер его в молельне вместе с телом матери. В ту пору ему было восемь, достаточно, чтобы воздать почести покойнице. Темную молельню наполнял дым, и выдолбленная липовая колода, в которой лежала мать, пахла сырой землей и гнилью. Изнутри колоду натерли серой, чтобы отогнать от умершей насекомых и стервятников, когда ее вынесут наружу.

Вот так же пахло и теперь. Металлом, серой и смертью. Вырываясь из рук Дрея, Райф крикнул:

— Мы должны вернуться.

Дрей отпустил его и встал сам. Вынув собачьи рукавицы из-за пояса, он натянул их.

— Зачем?

Райф потряс головой. Боль и тошнота прошли, но их заменило нечто другое — сильный, вызывающий дрожь страх.

— Лагерь.

Дрей кивнул и собрался что-то сказать, но передумал. Протянув Райфу руку, он поднял его с земли одним рывком. Пока Райф отряхивал со штанов снег, Дрей поднял оба лука и стал выдергивать стрелы из сухой сосны. Когда он отошел от дерева, Райф заметил, что хвосты стрел, зажатые у брата в кулаке, дрожат, и этот признак страха встревожил его больше всего остального. Дрей старше его на два года и никогда ничего не боялся.

Они покинули лагерь перед рассветом, когда угли костра еще не остыли. Никто, кроме Тема, не знал, что они ушли. Это была их последняя возможность настрелять дичи до того, как свернуть лагерь и вернуться зимовать в круглый дом. Ночью Тем предупредил их, что одним в тундру ходить опасно, хотя и знал, что никакие его слова на них не подействуют.

— Сыны мои, — сказал он, качая большой седеющей головой, — лучше уж выбирать клещей у собаки, чем говорить вам, что следует делать, а что нет. Там по крайней мере есть надежда к концу дня очистить животину на совесть. — Тем хмурился, говоря это, и кожа у него над бровями собиралась в складки, но глаза каждый раз выдавали его.

Утром, приподняв входную шкуру их чума, Райф увидел у теплого камня небольшой сверток — еду для охотников. Тем уложил туда двух копченых куропаток, крутые яйца и столько полосок вяленой баранины, что ими можно было заделать дыру с лося величиной. Все, чтобы его сыновья не проголодались во время охоты, идти на которую он им строго-настрого запретил.

Райф улыбнулся. Тем Севранс хорошо знал своих сыновей.

— Надень рукавицы, — сказал ему Дрей, исполняя обязанности старшего брата. — И капюшон подними. Холодает.

Райф повиновался. Собственные руки при надевании рукавиц показались ему большими и неуклюжими. Дрей прав: похолодало. Дрожь снова прошла по спине, и Райф передернул плечами.

— Пошли. — Медлительность Дрея начинала его раздражать. Надо скорей вернуться в лагерь — там что-то неладно.

Тем неоднократно предупреждал их, что нельзя тратить все свои силы, передвигаясь бегом на морозе, но Райф не мог остановиться. Он все время отплевывался, но металлический вкус во рту не проходил. В воздухе дурно пахло, и казалось, что тучи над головой стали еще ниже и темнее. На юге тянулся ряд голых безликих холмов, а к западу от них находился Прибрежный Кряж. Тем говорил, что это из-за него в Пустых Землях и в Глуши так сухо: Кряж выдаивает каждую каплю влаги, встав на пути бурь.

Три зайца, подстреленных Райфом, прыгали у него в котомке. Райфу было противно их тепло, противен запах убоины. У Старого Лебяжьего озера он сорвал сумку с пояса и зашвырнул в черную воду. Озеро еще не успело замерзнуть. Его питает река — морозы должны простоять не меньше недели, чтобы его проточные воды сковали льды. Когда сумка Райфа плюхнулась в воду, на ней закачались масляные пятна и клочья лосиной шерсти.

Дрей выругался. Райф не расслышал его слов, но догадался, что брат недоволен.

Дальше к югу местность стала меняться. Деревья становились прямее и выше и росли гуще. Пятна лишайника сменились высокой травой, кустарником и осокой. Лошади и дикие звери протоптали тропы на тронутой морозом листве под ногами, в подлеске перепархивали жирные перепелки.

Райф всего этого почти не замечал. Так близко от лагеря они уже должны были увидеть дым, услышать лязг металла, голоса и смех. И приемный сын Дагро Черного Града Мейс, уж верно, выехал бы им навстречу на своем приземистом коньке.