Джулия Джонс - Ученик пекаря

— Хорошо сказано, молодой человек. Можешь называть меня просто Бевлин — от всяких этих церемоний мне не по себе. Давай сперва закусим, а поговорим потом. Скажи мне, что ты предпочитаешь: зажаренную с солью говядину или хорошую жирную утку?

— Я предпочел бы говядину, Бевлин.

— Превосходно. — Бевлин повернул в кухню. — А я, пожалуй, съем уточку.

— Выпей-ка — это лакус, он успокоит твой желудок. — Мудрец налил в чашу серебристой жидкости и протянул гостю. Ужинали они в молчании — рыцарь противился попыткам Бевлина втянуть его в светский разговор. Бевлин предпочел приписать эту замкнутость желудочным неполадкам. Рыцарь, который в самом деле выглядел бледным и больным, попробовал предложенный напиток. Сперва он делал это неохотно, но, распробовав, осушил чашу до дна — и, как многие его предшественники в течение многих веков, протянул ее за новой порцией.

— Но что это такое? Никогда еще не пил подобного.

— В некоторых краях это вещь самая обыкновенная, уверяю тебя. Лакус — это выжимка из того, что содержится в козьем желудке. — Гость смотрел недоумевающе, и Бевлин пояснил: — Ты ведь слышал, конечно, о кочевниках, населяющих Великие Равнины? — Таул кивнул. — Так вот, козы для этих племен — все: они дают молоко и шерсть, а когда их забивают, то получают мясо и вот эту чудесную жидкость. На равнинах обитает особая порода коз — очень полезные животные, ты не находишь? — Рыцарь кивнул неохотно, но Бевлин видел, что ему уже гораздо лучше. — Самое интересное в лакусе то, что холодным он излечивает болезни живота и, как бы это выразиться, сокровенных; органов. Если же его подогреть, он меняет свою природу и помогает от суставной и головной боли. Я слышал даже, что, если его выпарить и наложить на раны, он быстро заживит их и воспрепятствует заражению.

Бевлин чувствовал легкую вину, подозревая, что это лежалая говядина стала причиной недомогания Таула, и решил искупить свой грех, вручив на прощание рыцарю свой последний мех с лакусом.

— Неужто лакус так просто изготовить?

Бевлин должен был признать, что рыцарь проницательнее, чем могло показаться вначале.

— По правде сказать, в нем присутствует нечто такое, к чему; козы касательства не имеют.

— Ворожба.

Бевлин улыбнулся:

— Ты весьма догадлив. Но в наше время люди зачастую боятся выражаться столь открыто. Однако, как бы ни назвать это искусство, оно ушло из мира.

— Но ведь есть еще люди, которые...

— Да, есть. — Мудрец встал. — Однако большинство считает, что лучше, чтобы их не было.

— А как думаешь ты?

— Я думаю, что это не всегда доступно пониманию — как звезды в небесах, как посылаемые небом бури, — а люди обыкновенно боятся того, чего не понимают. — Больше Бевлин ничего не желал говорить. Если Таул хочет что-то узнать, пусть узнает это на собственном опыте. Бевлин слишком стар, чтобы играть роль учителя. Мудрец сказал, меняя разговор: — Тебе, пожалуй, сейчас лучше прилечь. Ты ослаб и нуждаешься в отдыхе. Поговорим утром.

Рыцарь, поняв хозяина правильно, встал. При этом Бевлин увидел метку на его предплечье. Два кольца, выжженных одно внутри другого. Внутреннее кольцо было свежим: ожог еще не зажил. Кольца пересекал шрам, как видно, от ножа — шов, скрепивший его, был еще заметен. Странно, что удар вражеского клинка пришелся именно в это место.

Если оставить в стороне боевые шрамы, рыцарь получил второе кольцо смолоду, хотя Бевлин окрестил его новичком. Быть может, не следовало обрывать разговор о том, что придает лакусу силу. Рыцарь, как видно, схватывает все на лету — второе кольцо говорило, что он овладел и книжной премудростью, помимо боевого мастерства. Однако Бевлин дает ему возможность прославиться — с чего же одарять рыцаря еще и знанием?

Войдя в покои отца, лорда Мейбора, Мелли прямиком направилась в спальню, где содержался драгоценнейший предмет: зеркало. Оно было единственным, которым Мелли могла пользоваться: зеркала считались слишком ценными, чтобы допускать к ним детей. Мелли откинула тяжелые красные занавеси, впустив свет в роскошную опочивальню.

Комната, вся в пурпуре и золоте, была чересчур пышна на вкус Мелли. Свою комнату, когда она у нее будет, Мелли собиралась обставить с большей умеренностью. Она хорошо знала, что ковер, по которому она ступает, не имеет цены, а зеркало превосходит все зеркала королевства — даже то, которым владеет сама королева. Но все эти доказательства отцовского богатства не слишком ее волновали.