Джулия Джонс - Чародей и Дурак

Разведчики вернулись, и Мелли, не успев подавить вздох разочарования, увидела идущего следом Таула — окровавленного, промокшего насквозь, с наскоро перевязанной правой рукой. Она бросилась к нему, растолкав рыцарей, — и вдруг остановилась как вкопанная.

За Таулом шла тетка Грил с каким-то свертком в руках.

У Мелли свело желудок. Она посмотрела на Таула — он улыбался. Посмотрела на рыцарей — они улыбались. Да знают ли они, кто эта женщина? Понимают ли, что тут какая-то ловушка?

Таул шепнул что-то Грил, и она вышла вперед. Мелли приготовилась броситься на нее. Если рыцари не знают, кто такая Грил, то она-то, Мелли, отлично знает и сейчас убьет эту бабу голыми руками. Грил выставила свой сверток вперед — сейчас швырнет его в Мелли, не иначе. Мелли оборонительным жестом вскинула руки, и Грил растерялась.

— Ты что ж, не хочешь его взять?

Мелли посмотрела на Таула, и он сделал ей ободряющий знак. Мелли казалось, что она сходит с ума. Эта женщина околдовала Таула.

И вдруг сверток тихонько загугукал.

У Мелли остановилось сердце. Всем телом она подалась вперед. Она не смела надеяться, даже думать не смела. Все теперь смотрели только на нее.

— Возьми его, Мелли, — тихо сказал Таул.

Все кругом погрузилось во мрак, кроме свертка в руках у Грил. Мелли шагнула к нему. Одеяло зашевелилось, его уголок отогнулся, и показался крепко стиснутый кулачок. Легкий вздох слетел с губ Мелли, и сердце бешено забилось. Она бросилась вперед, протягивая руки, с залитым слезами лицом. Грил передала ей свою теплую копошащуюся ношу, и Мелли медленно, бережно приняла ее. Ноша была легче, чем она ожидала, — такой легкой, что заныло сердце. Она прижала сверток к груди и заглянула в спокойные синие глазки своего ребенка.

Своего ребенка.

Щемящая пустота в ее чреве наполнилась до краев.

Она подняла глаза, сквозь пелену слез ища Таула. Вот для чего он остался: чтобы найти ее ребенка.

— Спасибо тебе, — прошептала она, прижимая к себе дитя. — От всего сердца спасибо тебе.

— Не называй его Гербертом. Никакой он не Герберт.

— А кто ж он тогда? — Няня Грил покачала мальчика, и он, к немалому раздражению Мелли, тут же утих и принялся ворковать.

— Кто? — Мелли никак не могла придумать подходящее имя. Гарон, в честь его отца? Нет, слишком уж вызывающе — Мелли хотелось бы, чтобы имя ее сына звучало более нежно. Потеснив няню Грил, она заглянула в его личико. Истина заключалась в том — хотя Мелли не желала в этом сознаваться, — что имя «Герберт» очень ему шло. И это раздражало ее еще сильнее. — Я сама подберу ему имя, когда сочту нужным, — и кончен разговор.

Мелли толкнула Грил, выхватила у нее ребенка и перешла на другую сторону комнаты.

— Мелли, не будь с ней так сурова.

Таул. И откуда он взялся?

— Ведь она спасла твое дитя. Прятала его от Баралиса и заботилась о нем как о родном. Ты благодарить ее должна, а не шпынять.

— С каких это пор ты стал святым, Таул? — Мелли тут же и пожалела о своих словах — но она уже произнесла их и не собиралась брать обратно. Таул, к ее удивлению, улыбнулся в ответ.

— Святым я стану в тот самый день, когда ты научишься думать, прежде чем говорить. — Он бережно отвел непослушный локон с ее лица. — Нет, серьезно: если ты не можешь быть добра к няне Грил, то хотя бы не нападай на нее. Ей было очень трудно сознаться, чей это ребенок, и отдать его мне.

Няня Грил! Мелли не сумела подавить негодующее фырканье.

— Не знаю, как ты, а уж она к тебе определенно неравнодушна. Только и слышно: Таул то да Таул се. Если в окостенелой душе этой бабы сохранилось хоть одно мягкое местечко, то тебе посчастливилось его найти.

Таул, смеясь, обнял ее вместе с ребенком и крепко прижал к себе обоих.

— Как же я рад, что ты ничуть не изменилась!

Они покинули город утром, ближе к полудню. Мелли поспала всего пару часов, обнимая свое дитя и прижавшись головой к груди Таула. Проснувшись, она увидела, что Таула больше нет рядом: он говорил о чем-то с рыцарями. Он понизил голос, но по его лицу Мелли поняла, что он рассказывает им о событиях прошедшей ночи. Рыцари слушали с мрачными лицами, опустив глаза, и жилы на их руках и шеях напряглись. Порой их губы шевелились, и Мелли, хотя не слышала ни звука, знала, что они поминают Баралиса.

А потом все пошло очень быстро. Берлин наложил ей новый лубок, гораздо больше прежнего, сказав, что теперь не время вправлять кость — надо уезжать. Вокруг кипела суета: рыцари седлали лошадей, переодевались, завтракали на скорую руку, укладывались, а высланные вперед разведчики сообщали о дорогах, свободных от стражи.