Генрих Мамоев - Сет из Хада

— Думаете сюда?

С этими дверьми было связано немало легенд, в которых провинившиеся перед всесильным директором Департамента мертвых душ входили в правую дверь и больше никогда не выходили из кабинета. Сет подозревал, что это, скорее всего, байка, призванная укрепить дисциплину и внушить страх. Последнее было очень похоже на директора — любил он это дело…

— Ой, — она скосила глаза на дверь, и еще тише добавила, — да! Что-то происходит, а что — не знаю. После этого покушения, он прямо сам не свой. На всех орет, развоплотить грозится…

— Какого еще покушения? — Сет мягко, но решительно оборвал секретаршу, — Кого-то убили?

— А вы не знаете, да?! — Мумия сделала страшные глаза и, не менее страшным шепотом, произнесла, — эта сумасшедшая почтальонша хотела отравить герцога Агвареса! А вместо него умер слуга! Враз! Только тронул письмо, и умер!

Сет был удивлен — несмотря на любовь Прозерпины смаковать и пересказывать всякого рода слухи и скандалы, ни о каком отравлении он не слышал, — Какая еще почтальонша?

— Из Департамента связи! Но о нем нигде не говорили, и вообще, все это покрыто темной занавеской.

— Завесой тьмы, — поправил ее Сет, — так, он меня из-за этого искал?

Мумия посмотрела на одну дверь, затем на другую, и сказала:

— Кто его знает? Говорю же, весь нервный, раздражительный. Этот матерщинник Посмертный, например, вошел в ту дверь, так я его больше и не видела, — не удержавшись, она хихикнула, — видать, за смертью послали.

И еще раз хихикнула над собственным каламбуром.

— Ну, ладно, — с недобрым предчувствием взглянув на указанную дверь, Сет улыбнулся хихикающей Мумии, — помолитесь за меня, что ли.

— Тьфу, на вас, — мило улыбнулась Мумия Бальзамирова, и снова принялась подтачивать непомерно отросший ноготь.

— И на том спасибо, — пробормотал Сет, и потянул ручку массивной двери…

…Кабинет Саргатанаса поражал обилием черепов, берцовых, плечевых, бедренных, лобковых, ладьевидных и прочих костей, принадлежащих самым разным видам существ. Некоторые кости вообще не поддавались квалификации — это были части скелетов вымерших в незапамятные времена демонов, драконов, морских чудищ, а также древних гигантов и не менее крупных животных, живших так давно, что никто не мог даже представить, как они выглядели. Директор был ярым коллекционером подобного рода сувениров, и всякий, кто сумел угодить ему, привезя какую-нибудь необычную косточку, становился «приятен и любезен» суровому директору Департамента. Коллекция постоянно пополнялась новыми диковинными черепами и костями, но это уже давно никого не удивляло.

Сет не входил в круг приближенных лиц Саргатанаса и, не в последнюю очередь именно по причине того, что никогда не делал таких подарков — и так слишком часто приходилось иметь дело со смертью, и у старшего следователя было свое отношение к костям. Он считал, что в любом сохранившемся куске когда-то живого существа, сохраняется и часть его энергии, с которой лучше не шутить. Каждый раз, приходя в этот кабинет, он чувствовал дискомфорт, что вполне могло быть вызвано чрезмерным изобилием черепов и костей.

И сейчас, войдя в полутемный кабинет директора, Сет почувствовал, как вокруг него завибрировал воздух. Приближаясь к длинному столу, он едва не обернулся — ощущение, что в спину смотрели несколько десятков (а может, и сотен!) пар глаз, было настолько сильным, что Сету стоило определенных усилий не оборачиваться.

Саргатанас сидел в огромном кресле, по краям которого сияли позолоченные черепа древних чудовищ и, поглаживая четырехрогий череп неизвестного Сету животного (как, впрочем, и многие другие), своим единственным глазом внимательно наблюдал за приближающимся к столу Сетом. Дождавшись, когда тот окажется у другого конца непомерно длинного, «украшенного» черепами стола, Саргатанас на миг прикрыл глаз. Сет подозревал, что таким образом директор «считывал» ауру вошедшего, безошибочно определяя его отношение к себе. Ни подтвердить, ни опровергнуть эту версию до сих пор не представлялось возможным, поэтому оставалось лишь «скинуть негатив», что он предусмотрительно сделал еще до того, как вступил в мрачноватую обитель недоверчивого директора.

— Граф! — Громовым голосом произнес директор и, открыв глаз, вперился в остановившегося у края стола Сета.

— Темной ночи, директор, — спокойно произнес тот, стараясь не думать о том, что отпуск, который (по настоянию Прозерпины, разумеется) он планировал взять, чтобы подлечиться от свалившей его болезни, скорее всего, полетел к чертям собачьим. В смысле, собачьим.