Мэри Стюарт - Недобрый день

Моргауза затворила за собою дверь. Свеча, оплывавшая на сквозняке, вспыхнула с новой силой. Королева молча указала вниз, первая сошла по ступеням и двинулась по прямому коридору. Пол был ровным и гладким, а потолок до того низок, что приходилось пригибаться, чтобы не удариться головой. Спертый воздух показался бы недвижным, если бы не звуки, рожденные словно бы в толще камня: глухой гул, рокот, ропот, — и Мордред вдруг понял, что это. То шумело море; отзвук разносился по туннелю — скорее отголосок волн, что некогда плескались там, нежели рев настоящего шторма извне. Она и он словно вступили в лабиринты гигантской морской раковины, где в воздухе реяло вихревое эхо глубин. Этот шум Мордред не раз слышал еще ребенком, играя в ракушки на берегу Тюленьего залива. На мгновение воспоминания разогнали тьму и одуряющий страх. Наверняка туннель вскорости выведет в какую-нибудь прибрежную пещеру, размышлял про себя мальчик.

Коридор свернул налево; там, вопреки ожиданиям, обнаружилась еще одна низкая дверь, тоже запертая. Тот же самый ключ подошел и к ней. Королева вошла первой, оставив дверь открытой. Мордред последовал за ней.

Внутри оказалась не пещера, но небольшая комнатка; стены ее были обтесаны под прямым углом и отполированы руками каменщиков, пол выложен привычным отшлифованным плитняком. С каменного потолка свисала лампа. Напротив одной стены стоял стол, на нем выстроились ларцы, чаши и запечатанные кувшины; тут же лежали ложки, пестики и прочие инструменты из слоновьего бивня и кости либо из бронзы, блестящей от частого применения. Каменные плиты, вделанные в стену, заменяли полки, а на них громоздились еще ларцы, и кувшины, и кожаные мешочки, перетянутые свинцовой проволокой и запечатанные незнакомой Мордреду печатью, из окружностей и сплетенных змей.

У стола примостился высокий табурет, у противоположной стены притулилась небольшая жаровня, а рядом — круглая корзинка с углем. Трещина в потолке, надо думать, служила для вывода дымов. Жаровню, судя по всему, зажигали часто либо совсем недавно. В комнате было сухо.

На верхней полке тускло поблескивал ряд загадочных предметов: Мордред поначалу принял их за какие-то сферы или кувшины, вылепленные из непривычной белой глины. Приглядевшись, мальчик распознал, что это: человеческие черепа. На один тошнотворный миг он представил себе, как Моргауза перегоняет свои снадобья здесь, в потайной кладовой, и творит магию, принося в жертву людей — точно сама темная Богиня, затворившаяся в подземных владениях. Затем он понял, что королева всего лишь прибрала к месту бывших владельцев катакомб, когда обратила могильный склеп к своей пользе.

Но и это не радовало. Светильник снова дрогнул в его руке, так что отблеск пламени заметался на бронзовых ножах, а Моргауза молвила, улыбаясь краем губ:

— Да. Ты правильно делаешь, что боишься. Но они сюда не приходят.

— Они?

— Призраки. Нет, держи светильник ровно, Мордред. Если тебе суждено-таки увидеть призраков, так лучше вооружись против них столь же надежно, как и я.

— Не понимаю.

— Нет? Ну что ж, поглядим. Дай-ка мне лампу.

Моргауза забрала светильник у него из рук и шагнула в угол за жаровней. Там обнаружилась еще одна дверь. Эта, сколоченная из неотесанных, принесенных морем досок, была высокой и узкой и отличалась неправильной, клинообразной формой; ее подогнали под естественную трещину в толще скалы. Покоробленное дерево заскрипело, дверь подалась, и королева поманила спутника внутрь.

Наконец-то взгляду открылась морская пещера или, скорее, один из внутренних ее гротов. Само море плескало и грохотало где-то поблизости, но то был глухой, всасывающий звук, отголосок обессилевшей стихии, чью мощь сломили в иных местах.

Пещера, должно быть, находилась выше линии прилива, и лишь самые высокие волны перехлестывали внутрь; пол был ровным и сухим, плиты размещались под малым уклоном в направлении заводи, что поблескивала со стороны моря. Единственный сток, похоже, находился глубоко под водой. Других видно не было.

Моргауза опустила светильник на пол у самой кромки озерца. Пламя его, замершее в недвижном воздухе, роняло ровный отсвет все глубже и глубже в чернильно-черные глубины. Должно быть, заводь уже давно не волновали случайные токи волн. Темная гладь застыла недвижно: бездна, не подвластная ни воображению, ни взору. Никакой свет не проникал в иссиня-черную воду; отблик светильника всего лишь отбрасывал отражение нависающей над озером скалы резко очерченным, крохотным пятнышком.