Андрей Дашков - Звезда Ада

Ему сделались доступны чужие воспоминания о событиях тысячелетней давности; он испытывал усиленные в сотни раз отчаяние и безысходность, от которых его охватывало оцепенение, а сердце превращалось в лед. Он слышал голоса и видел призраки тех, кто стал пылью много столетий назад; их боль и страдания, пронесенные сквозь годы, теперь терзали заново обретенную плоть. Как видно, прошлые времена были ничем не лучше нынешних — но вряд ли это могло послужить Стервятнику утешением…

Вместе с призраками погибших внутри Дракона (или хранимых Драконом — Люгер еще не знал этого) он блуждал по бесконечным туннелям; сквозь вуали, сотканные из трепетного света, проступала изнанка утраченной истории: иные эпохи, незнакомые города, давно стертые с лица земли, — но что хуже всего, до сих пор была сильна магия древних похитителей душ. Люгер стал их пленником.

Его человеческая сущность постепенно растворялась, пока не исчезла совсем. Тело воспринималось как обременительный груз, препятствующий окончательному слиянию с роящимся сонмом теней. Однако, кроме того, Люгер оставался крепко связан с амулетом, и уже не было сомнений: Звезда ЖИЛА в его груди и пила его кровь.

Какая-то часть сознания сохранилась в неприкосновенности, словно кристалл, преломляющий грезы, но не подверженный их влиянию. Благодаря этому Слот прикоснулся к тайнам, к которым не прикасался еще ни один человек, выживший после Катастрофы: памяти о гибели целого мира, создании ковчега из материи звезд, тысячелетнем движении в безжизненной пустоте, ужасающе длинном и ужасающе бесцельном существовании, о многих поколениях, принесенных в жертву будущему. Но невозможно ублажить беспощадное время…

Древний талисман оказался чем-то вроде печати. И когда эта печать была снята, Люгеру открылось знание. Он был неспособен постичь и принять его во всей полноте — оно звучало, как эхо непреодолимого проклятия, — но он соединился с призраками, населявшими ковчег, а они, тщетно обладавшие неуязвимостью, могли привести в действие легендарное оружие и дать Стервятнику власть над Драконом.

Однако прежде Люгер должен был РАЗБУДИТЬ его…

У него возникали странные мысли. Он и сам не понимал, откуда они берутся. Например, он вспомнил угрозы Странника и подумал о том, что ему позволили зайти так далеко с той же целью, с какой запускают в осажденный город больное чумой животное. Он совершит убийство, которое для него станет и самоубийством: уничтожит Дракона и «освободит» призраков. Но все это могло быть только отражением его собственного, чудовищно искаженного и гипертрофированного влечения к смерти. Он избежал этой ловушки. Ему достаточно было действовать, выполняя свое предназначение.

Конечно, раньше он много раз слышал мистическую болтовню о душах или призраках, связанных колдовством и обреченных на заточение в магических артефактах; для них все пути оказывались закрытыми: ни слияния с Богом, ни падения в ад, ни новой жизни, ни Чистилища. Но вообразить себе сознание многих существ, давно утративших плоть, сознание, тлеющее внутри звездного ковчега, — для Стервятника это было чересчур…

Призраки — то ли жертвы, то ли создатели Дракона — высосали из Люгера правду о цели его прихода, о Кравиусе-Дзурге и о древнем талисмане. В какой-то момент он понял, что смерть ему пока не грозит. Как и обещал аббат, Звезда хранила своего обладателя. С некоторых пор Слот ощущал себя неотъемлемой частью чего-то неизмеримо большего, почти вечного по человеческим меркам, не подверженного разъедающей ржавчине времени. Но и Дзург, смертельный враг, тоже находился в этой всепоглощающей обители потерянных душ. За долгие века она не выпустила наружу никого, кто мог бы пролить свет на ее тайну.

Постепенно Люгер освоился тут; ему даже начало казаться, что он может отличить действительность от иллюзий. Хотя самыми завораживающими теперь были именно «иллюзии» — не что иное, как воплощенная в зримых образах память тех, кто спустился в его мир с далеких звезд…

Если бы Стервятник чаще бывал в библиотеке своего поместья, чем в постелях любовниц, и уделял время изучению весьма редких книг и манускриптов (среди них попадались и уникальные экземпляры, на собирание которых его более благополучные предки не жалели средств и сил), он, возможно, обнаружил бы в одной из немногочисленных уцелевших в эпоху варварства старинных хроник упоминание о некоем ковчеге из огня и тумана, появившемся на земле три тысячелетия назад. Неизвестный летописец, черпавший сведения из разных источников, называл ковчег то могилой солнца, то арсеналом, то храмом грядущей веры, то Господней молнией.