Анастасия Анфимова - Под несчастливой звездой

Очнувшись на второй или на третий день Александр не нашел старика в пещере. Чувствуя жгучую резь в мочевом пузыре, он решил больше не мочиться в постели и самостоятельно выбраться из пещерки. Цепляясь за осклизлые камни, юноша сел, ощущая сильнейшее головокружение. Отдышавшись, попробовал подняться на ноги, но сил не хватило, и он звонко шлепнулся задницей.

— Придется вспомнить детство, — пробурчал Александр, становясь на четвереньки.

Выбравшись из расщелины, он поднял голову. Над ним поднимался невысокий крутой обрыв, поросший по краям клочками зеленой травы. На скалистом уступе чернела небольшая кучка пепла и углей. Карниз полого поднимался вверх, постепенно сужаясь и исчезая совсем на полпути к вершине. Другой его конец уходил под воду. Отдав дань природе, Алекс уселся, свесив ноги вниз, и окинул взглядом окрестности. Прямо перед ним неспешно колыхалась бескрайняя водная гладь, сливаясь у горизонта с пронзительно голубым небом. Два выступающих мыса ограждали небольшую полукруглую бухту с обрывистыми берегами и остро торчащими рифами.

Внезапно сверху посыпались мелкие камешки. Юноша вскинул голову. На краю обрыва стоял Энохсет и, улыбаясь, махал ему рукой.

— Алекс! Хутрырбасырбекару!

— Энохсет! — помахал в ответ Александр.

Старик пробормотал еще что-то такое же мало разборчивое и стал на веревке спускать вниз корзину. Удивившись столь необычному способу транспортировки, Алекс дождался, пока она не окажется на уступе.

— Курабстурвсух! — крикнул Энохсет.

Юноша удивленно пожал плечами.

— Пастракруквахта! — старик поднял руки к лицу и стал совершать какие-то странные движения. Потом взял за веревку и сделал вид, будто тянет ее на себя.

Александр подполз к корзине и посмотрел наверх. Энохсет улыбался.

— Курды, кудры, апах.

Юноша с трудом развязал туго затянутый узел. Веревка быстро поползла наверх.

Даже такое простое усилие отняло у него все силы. Алекс в изнеможении повалился на теплый, нагретый солнцем уступ. Возвращаться в расщелину не хотелось. Наслаждаясь теплом, он уселся поудобнее, прислонившись спиной к скале, и закрыл глаза.

Через какое-то время вниз сползла большая охапка хвороста. В этот раз старик не стал просить его развязать узел, а куда-то исчез. У Александра уже не оставалось сил даже на недоуменное пожатие плеч. Он просто сидел, ни о чем не думая, подставив лицо ласковым солнечным лучам и соленому ветерку, вслушиваясь в равномерный шелест волн. Вдруг в их плеск стали вплетаться какие-то посторонние звуки.

Насторожившись, юноша открыл глаза и, оглядевшись, заметил Энохсета. Худенькая, светло-коричневая фигурка в белой юбке медленно пробиралась вдоль берега, осторожно переступая по наваленным у обрыва камням.

«Кажется, другой дороги сюда нет», — лениво подумал Алекс. Но почему старик не приведет сюда людей? С их помощью меня можно было бы легко втащить наверх. Само собой напрашивались два вывода. Либо Энохсет тут совершенно один, или здешние жители, мягко говоря, не толерантны к иностранцам, и старик просто прячет Александра от их чрезмерного внимания. Оба эти предположения не внушали никакого оптимизма.

В корзине, что спустил Энохсет, кроме яблок, бурдюка с холодной, удивительно вкусной водой, оказалась выпотрошенная тушка молодого козленка. Старик, громко разговаривая на своем тарабарском языке, принялся разрубать её на куски и складывать в глиняный кувшин. Парню надоело бессмысленно наблюдать за его кулинарным поединком.

— Энохсет, — сказал он, привлекая к себе внимание.

Старик обернулся. Алекс с трудом сдержался, чтобы не поморщиться. Он пока так и не привык к обведенным темно-зеленой краской глазам Энохсета.

— Глуфитинг?

Александр поднял камень.

Старик настороженно пожал плечами.

Алекс потыкал в него пальцем, стараясь придать лицу самое вопросительное выражение.

Кажется, собеседник его понял.

— Шаптуг, — произнес он, тщательно проговаривая каждый звук.

Юноша поднял еще один кусок.

— Шаптуг?

Энохсет широко улыбнулся. В бледно-желтом частоколе крупных зубов чернели многочисленные прорехи.

— Кур, кур.

Так началось постижение чужого языка. Все время, пока Александр не спал, или не помогал по мере сил своему лекарю, он зубрил незнакомые слова как старательный первоклассник стишок на свою первую школьную елку. Плохо было то, что речь старика не походила ни на что слышанное ранее. Язык приходилось буквально в трубку сворачивать, прежде чем получалось хоть сколько-нибудь похоже. Тем не менее, Алекс начал постепенно понимать своего спасителя и лекаря.