Гордон Диксон - Дракон на войне

Не обращая ни на кого внимания, Джим продолжал двигаться сквозь толпу по гравиевой дорожке, заставляя бродяг рассыпаться и очистить путь. Затем он спешился, Энджи собралась сделать то же. В мрачном бормотании толпы слышались голоса, объяснявшие, что это дракон, который еще и рыцарь.

— Не надо, Энджи, — сказал он тихим голосом, достаточным для того, чтобы его слышала жена и не слышала окружавшая толпа. — Оставайся в седле. Так будет безопасней. Я войду один.

— Ты ни в коем случае не пойдешь один, — сказала Энджи. — Я хочу взглянуть на этих так называемых знахарок!

Она спешилась и пошла по гравиевой дорожке, Джиму оставалось только последовать за ней. Они подошли к двери, и Джим без стука распахнул ее.

Порыв спертого воздуха ударил им в лицо, и на мгновение полумрак ослепил их привыкшие к дневному свету глаза. Затем они разглядели, что Каролинус лежит на кровати, изголовье которой придвинуто к дальней стенке комнаты. Одна из женщин, сложив руки, стояла над кроватью, другая — в противоположном конце комнаты, обе с изумленными лицами обернулись к Джиму и Энджи.

Марго ничего не преувеличила в своем описании. Обе знахарки были на три-четыре дюйма выше Джима и, вероятно, превосходили его в весе фунтов на пятьдесят каждая. Они были широкоплечи в соответствии со своим ростом, а сложенные руки женщины, стоявшей у кровати Каролинуса, являли мускулы, не уступавшие мускулам кузнеца в замке Джима. Эта женщина первой и отреагировала на их появление.

— Кто такие? — рявкнула она баритоном. — В доме больной. Убирайтесь! Все убирайтесь! — И она махнула рукой, предлагая им убраться, будто отгоняла мух.

Джим почувствовал, как его отодвинули в сторону, и рядом с ним и Энджи появился Теолаф. Оруженосец внезапно опять превратился в воина, которым когда-то был; не только лицо, но и все его жесты выражали все что угодно, только не дружелюбие к этим женщинам.

— Молчать! — рявкнул он. — Оказать должное уважение барону и леди Маленконтри! — Он положил руку на рукоять меча и шагнул вперед: — Слышали, вы обе? Ну-ка проявим вежливость!

— Элли! — воскликнула женщина, стоявшая в дальнем конце комнаты. — Это Рыцарь-Дракон и его леди!

— Рыцарь-Дракон он или нет, — сказала Элли, не двигаясь и продолжая стоять в изголовье кровати со сложенными руками, — это не его владения, а земля, которая принадлежит только магу, о котором мы заботимся. Здесь распоряжаемся мы. Вон отсюда! Вон! Вон!

Меч Теолафа со скрежетом вылетел из ножен.

— Как прикажет милорд? — спросил он, сверкая глазами. — Позвать моих людей, вытащить их обеих из дома и повесить?

— Повесить? — звенящим голосом воскликнула Энджи. — Нет! Это, должно быть, ведьмы. Сжечь их! Схватить и сжечь, обеих!

Та, что прижалась к стене и, очевидно, была сестрой по имени Эльдра, вскрикнула и еще сильнее вжалась в стенку. Даже Элли, ту, что стояла у кровати, похоже, это поразило. Джим удивленно уставился на Энджи. Он никогда раньше не замечал у нее такого тона да и таких выражений. И это его нежная Энджи говорит о том, чтобы сжечь людей живьем? Затем он сообразил, что Энджи угрожает не всерьез. Она просто хочет сломить сопротивление более упрямой сестры.

И все же Элли стойко не отходила от кровати, несмотря на то, что даже при тусклом свете, просачивавшемся в дом сквозь несколько узких оконец, было видно, как она побледнела.

— Говорить о том, чтобы сжечь, — это одно. А вот сделать это — совсем другое, — упрямо заявила она. — Может, у нас поблизости есть друзья, которые замолвят за нас словечко, если воины попробуют нас тронуть, милорд…

— Прошу прощения, милорд, прошу прощения, миледи, — вмешался новый голос, и появился низенький человечек, одетый в потрепанное коричневое одеяние, подпоясанное веревкой, скрепленной на поясе тремя узлами, — рясу отца францисканца; он вынырнул из тени под лестницей, ведущей на верхний этаж. У него были темные грязные и лохматые волосы, на макушке выбрита тонзура. — В самом деле, милостивые господа, эти две добрые женщины делают все что могут, чтобы помочь магу, который серьезно болен. — Он вышел и встал напротив Джима и Энджи, не обращая никакого внимания на Теолафа и его обнаженный меч. — Я отец Морель, — сказал он, — пастырь той небольшой паствы, которую вы видели перед домом. — Он перекрестился. — Да хранит их Господь вместе с магом, этими двумя добрыми женщинами и вашей светлостью. — Он опять перекрестился.

— Dominus vobiscum.

Джим в общем-то был не религиозен, но не требовалось слишком большого знания средневековой церковной латыни, чтобы понять и ответить на набожное обращение святого брата «Да будет с вами Бог».