Иулсез Клифф - Одна сотая секунды

— Серьезно, — хмыкнула я.

Разговор мне напоминал какую-то типичную сцену второсортного боевика. Вот она я, оказавшаяся на грани пропасти, но еще пытающаяся балансировать. Вот он Петька, исполняющий роль главного злодея, читающий исповедь. Время, блин, доставать пушки, устроить эффектный мордобой, спалить все дотла при помощи невероятного количества подвернувшихся по руку бомб и в самый последний момент каким-то чудом спастись. Было ли мне страшно, пока Веселовский распинался передо мною? Наверное, да, только я этого не чувствовала. Как будто я уже перешла какой-то предел, как будто все осознала, почувствовала и смирилась с происходящим. Мне было не страшно, мне вдруг стало очень скучно и немного даже грустно. Я поднялась с дивана, прижалась ладонями к стеклу. Величественен пейзаж за окном, торжественен и велик город порождающий и город забирающий, многоликий и неразгаданный, сияющий и временами ослепляющий.

Я провела пальцем по стеклу, оставляя едва заметный след.

Петька стоял рядом, нескладный и даже какой-то несуразный, не желающий совершать поступок и вынужденный это делать. Или я просто стараюсь его оправдать? Того, кто без зазрения совести устранял неугодных людей, чтобы и дальше продолжать возвышаться над переливающимися в ночи огнями?

— Серьезно, да, — повторил Веселовский, на мгновение оторвался от окна и вновь приник взглядом к далекому мельтешению под ногами. — Я отпущу тебя, но с тем условием, что ты исчезнешь. Нигде больше ничего не промелькнет о тебе — ни строчки в сети, ни слова в чьих-то разговорах, ни фотографии с корпоратива. Ты перестанешь существовать и забудешь обо всем, что было, обо мне, об Андрее. Ты даже не подумаешь обратиться за помощью, не станешь искать правды. В противном случае ты умрешь. Ты проснешься в своей постели, улыбнешься новому дню и даже не поймешь, что жить тебе останется считанные секунды. Уяснила?

— Да.

— Вот и умница, — довольно кивнул Петька и вернулся к столу.

А что мне спорить? Есть у меня какой-то иной выход? Один звук, другой, едва уловимый всплеск воды, стук. У меня всегда есть запасные пути, я всегда была готова к тому, что однажды все может пойти не по написанному сценарию.

Наверное, со стороны все вышло очень красиво: колыхнулись рыжие кудри, я, как в замедленной съемке, повернулась и лучезарно, почти прощая, улыбнулась.

— А теперь, котик, ты послушай меня.

С момента нашей встречи и до нынешней секунды я в этих глазах увидела многое — и целеустремленность, и злобу, и торжество, и печаль, и холод. Теперь пришел черед изумления, сменяющегося страхом. Как будто Петька уже обо всем догадался, просто слов еще не нашел. Как будто теперь он смирился, не я, но еще не сообразил, с чем именно. И все же и страх, и сходные ему чувства исчезли, уступили место откровенной насмешке.

— Карма. Милая и талантливая Карма… ты мне сейчас поведаешь, что искусно, пока я разглагольствовал, успела влить в мой кофе некоторое количество яда? О, это будет очень мило с твоей стороны.

Кого я недооценила — Андрея, испугавшегося за целостность собственной шкуры? Или незадачливого Петра Веселовского, о существовании которого я, в общем-то, даже не догадывалась? Бедный жадный Петька, так стремящийся вырваться из своего кокона посредственности, мне, право, даже жаль тебя. Ты ведь все равно повелся, повелся как глупый мальчишка, ты совсем забыл, читая мою характеристику, что я очень часто подмечаю несущественные, на первый взгляд, мелочи. Ты терпеливо ждешь признания мною поражения, обсасываешь свою дорогую ручку и начинаешь немного нервничать, не понимая, почему я тяну с ответом. А мне просто нравится наблюдать за зарождением растерянности в твоих глазах, за тщательно скрытой, но все равно прорывающейся борьбой, в которой твоим главным противником выступаешь ты сам. Ты начинаешь метаться, судорожно перебирать в уме все произошедшее, высчитывать, где мог допустить досадный промах, но не находишь. Ты вроде даже успокаиваешься, но снова напарываешься на мой взгляд, непроизвольно щуришься, выдаешь волнение вздрагиванием венки на виске, однократным подергиванием пальцев. Знаешь, Петька, я могла бы ждать так еще несколько минут, молча и просто наблюдая. Но мне скучно, мне снова скучно.

И поэтому я просто спрашиваю:

— И что ты сейчас делаешь?

Петька теряется еще больше от столь неожиданного вопроса. Он отнимает от губ обслюнявленный «Паркер», не замечая тонкой и блестящей провисшей ниточки, смотрит на черное покрытие, на золотое перо, и замирает, пораженный еще не знанием истины, но ее предчувствием.