Павел Корнев - Мор

– Вы находитесь в отделении ночной гвардии, – улыбнулся дознаватель.

– Это по поводу ограбления? – Прикинуться удивленным недотепой помешало припухшее лицо, но попытаться все же стоило. – А разве этим не городская стража занимается?

– Нет, это не по поводу ограбления. Нас интересует ваше имя и чем вы занимались сегодняшним утром.

Меня враз холодный пот прошиб. Сегодняшнее утро? Какого беса? Неужели где-то засветился?!

– Спал я утром, как все нормальные люди – спал.

– В самом деле? – поджал губы следователь. – А согласно имеющимся показаниям, сегодняшним утром вас видели выезжающим со двора особняка, где в это самое время было совершено тройное убийство.

Я только глаза в ответ округлил. И поправлять следователя, что отправил в Бездну четверых, разумеется, не стал. Не на того напали.

– Ошибка вышла, ваша милость, – ответил я, выбрав наконец линию поведения. – Как пить дать, с кем-то другим спутали.

Выходит, чужой взгляд утром не почудился. Получается, за особняком было установлено наружное наблюдение, и стряхнуть с хвоста топтунов, несмотря на все ухищрения, у меня не получилось. Но есть в этом и положительные моменты.

Они не знают, кто я.

Они не в курсе остальных моих грешков.

Они упустили из виду Берту. Точнее – ее никто даже не видел. Лица по крайней мере точно.

– Спутали? – покачал головой дознаватель. – Да бросьте! Тот дом плотно обложили. Да и потом вас из виду не упускали. И даже от смерти спасли, не так ли?

– На меня напали, ваша милость! – возразил я. – А кто там кого порешил, не знаю!

Странное благодушие следователя пугало почище прямого обвинения в убийстве. По идее, сейчас надо подозреваемого в оборот брать, а не лясы с ним точить. Не бродягу ведь безродного зарезал, а заместителя статс-секретаря третьего стола военной коллегии!

Или дело в межведомственной вражде?

– Не стоит запираться, – вздохнул следователь. – Если начистоту, после того, что я увидел в подвале, вас прекрасно понимаю и нисколько не осуждаю. На самом деле, вскрыв этот гнойник, вы нам серьезную услугу оказали. Иначе бы мы к этому чудовищу еще до-о-олго подбирались. И кто знает, скольких людей он успел бы за это время погубить?

А глаза добрые-добрые. Все понимающие. Ты только скажи, и сразу легче станет. Не держи на душе. Поделись. Все ж мы люди, у всех свои недостатки.

– Вы меня точно с кем-то спутали, ваша милость.

– Принеси воды нашему гостю, – попросил следователь, и писарь беспрекословно покинул кабинет. – Гаспар ди Абалья был мерзким чернокнижником, и вам не следует стыдиться совершенного. Просто расскажите, что о нем знаете, и мы передадим вас братьям ордена Святого Фредерика. Это лучше, чем казнь, не так ли?

– Не понимаю, о чем вы…

– Да ну? – Дознаватель щелкнул застежкой папки и передвинул ко мне лист, лежавший сверху. – Никого не узнаете?

Я опустил взгляд и вздрогнул. С листа на меня смотрело собственное отражение.

И хоть незаконченный рисунок распался на отдельные карандашные штрихи, юлить было бесполезно: сходство просто поражало. И что хуже всего – ниже уже не столь уверенной рукой кто-то приписал:

«Неизвестный экзорцист. Лем, седьмой день месяца Святого Себастьяна Косаря, год 974 В. С.»

Тот слепой художник и в самом деле был гениален. Имея в своем распоряжении лишь несколько минут, он успел нарисовать портрет человека, которого видел первый раз в жизни, да и то мельком. И если контур лица оказался набросан лишь несколькими скупыми штрихами, то глубоко запавшие глаза, резкие скулы и слегка искривленный нос просто поражали своей проработанностью. Силуэт узких губ, изгиб бровей, форма ушей – не ошибешься, Себастьян Март собственной персоной.

Но, памятуя о своей опухшей физиономии, я спокойно пожал плечами:

– Первый раз вижу.

Без толку – дознаватель только рассмеялся.

– Давайте поговорим о маркизе Гаспаре ди Абалье, – предложил он и потянулся за рисунком.

И тогда я ударил. Ударил не руками, но овеществленной скверной, превращенной в смертоносное подобие привычного шила. Беспрестанно менявший форму клинок на миг превратился в странно искривленный стилет и легко вонзился в тело. Вонзился в тело – и развеялся без следа.

Сознание пронзила безумная вспышка чужой боли; следователь распахнул в безмолвном крике рот, уперся руками в край столешницы, попытался встать… и обессиленно откинулся на спинку стула. Пару раз вздрогнул и умер. В груди у него сияла сквозная дыра, но из страшной раны не выступило ни капли крови.