Шон Рассел - Единое королевство

— А вы осознаете, друзья, — заявил Финнол, — что нам удалось улизнуть из Долины? Мы свободны! — Он рассмеялся. — Велла Месст больше не будет рассказывать о наших проделках всем, кто пожелает слушать. Нам не нужно доить коров, кормить свиней, сажать кукурузу. Жаль только, что придется так быстро вернуться.

— Скорее всего мы не вернемся раньше Дня летнего солнцестояния, — заметил Тэм. — В особенности если не найдем того, что нам нужно, в Иннисете.

— Лично мне нужно только одно — убраться из Долины! Причем чем дальше, тем лучше, — заявил Финнол, а затем бросил взгляд в сторону своего кузена Бэйори, который начал смущенно ерзать на месте.

Тэм присел у огня, но Финнол кивком показал на сумки с провизией:

— Картошка ждет, когда ты обратишь на нее внимание.

Тэм кивнул, но продолжал смотреть на Бэйори, который изучал рукоять кинжала в гаснущем свете дня. Он принадлежал к числу людей, что ни минуты не могут сидеть без дела. Даже когда они усаживались вечером у костра, чтобы побаловать друг друга разными историями, Бэйори либо точил рыболовные крючки, либо что-нибудь зашивал, работа у него всегда находилась.

Возле костра повисла тишина, все трое занимались своими делами. Сегодня между ними возникло какое-то необъяснимое напряжение, и Тэм никак не мог понять, в чем его причина. Бэйори помалкивал — больше, чем обычно, — а Финнол, который прекрасно чувствовал настроение своего кузена, был слишком разговорчив и оживлен.

«Возможно, Бэйори пожалел, что отправился с нами в путешествие по реке», — предположил Тэм. Они целых три года только и делали, что обсуждали этот план. Разве мог Бэйори сказать, что Долина кажется ему прекрасней любого самого увлекательного приключения? Он никогда не осмелился бы произнести эти слова в присутствии Финнола, чьи суждения об их родной Долине по мере приближения расставания с родными местами становились все более резкими.

«Какая ирония, — подумал Тэм, — из троих Бэйори больше всего похож на искателя приключений: тяжелая челюсть, крючковатый нос, впечатляюще широкие плечи, огромный рост». Впрочем, внешность в данном случае была обманчива, Бэйори отличался исключительно мягким нравом, часто страдал от неуверенности в себе и редко высказывал свое мнение.

«Он ждет, когда какая-нибудь хорошая женщина примет за него решение», — часто говорил Финнол, и Тэм полагал, что на самом деле так и есть. Финнол называл Бэйори ломовой лошадкой. Это скорее правда, чем лесть, — сильный, добродушный, верный Бэйори, твердо стоящий обеими ногами на земле.

«Если кто-нибудь откроет ворота, наша лошадка никогда не подумает, что можно уйти со двора», — как-то раз сказал Финнол — и оказался совершенно прав. Бэйори нуждался в том, чтобы его вели… или тащили.

Тэм снова посмотрел на своего товарища. Непослушные светлые волосы, мягкая, еще юношеская бородка — Бэйори ужасно напоминал соломенное чучело, потрепанное свирепым ветром.

Разговор за ужином не клеился, Финнол без устали рассуждал о предстоящем путешествии и язвительно насмешничал над теми, кто остался в Долине. Если в их компании Бэйори является ломовой лошадкой, то Финнол — это ворон: хитрый, постоянно настороже, но одновременно быстрый, преследующий собственные цели. И, как и ворону, Финнолу плевать на то, какое впечатление он производит на окружающих его людей.

Тэм переводил взгляд с одного на другого, удивляясь тому, что они родственники. Один умный, склонный к интригам, другой — надежный и спокойный. Однако сейчас они вместе, и их ждет приключение. Приключение, которое организовал Финнол. Потому что, несмотря на то что природа не наделила его способностью вести за собой других, если бы не его упорство, они так и остались бы в Долине.

— Я решил, — неожиданно заявил Финнол, — что хочу заполучить серую кобылу, чтобы вся Долина умерла от зависти. Она будет приносить мне жеребят, а я стану ими торговать.

— А мне казалось, ты твердо решил заиметь коня со звездой во лбу, — съехидничал Тэм.

— Я просто плохо подумал, Тэмлин. — Финнол помахал в воздухе обглоданной ножкой тетерева, которую держал в перепачканных жиром пальцах. — Серый — цвет раннего утра, цвет начала, он принесет мне удачу. А кобыла подарит жеребят. Я выберу из них самых лучших, чтобы лошадки, родившиеся следом, оказались такими же хорошими. Или даже лучше. Серая кобыла. Вот что мне нужно.

— Ты не сможешь назвать ее Вечерней Звездой, если, по-твоему, серый — это цвет утра, — заметил Бэйори, заставив себя присоединиться к легкой болтовне и стараясь справиться с дурным настроением. По своей природе он никогда не отличался мрачностью.